воздух меланхолии: изящный,
неуловимый. любовь-безрукавка,
не тоньше волоса – отражения
с нашими безумными судьбами
разбредёмся по травам, плюхнемся
в волны поджав хвосты – солнце вырубает
наготу в скалах… новенькая не глядит на
меня, гладит пса и лижет мороженое
гроза разразилась в зданиях веков, в Хайши:
мягкое пламя взорвало лайнер в полете
тень от зонта сползает обнажая плечо,
собака слизывает растаявшие капли
ты город или Вирджиния – я ещё не знаю
Ветер носится псиной добычей.
Пейзаж ушатанный текилой и ветром —
мы никогда до этого не дорастём, вечные винтажные дети. Припаркованные в нежности и зыби волн, в творчестве и чахлости высказываний… В небытии набата, в толчее синтетических сумочек…
Твои далматинские ляжки в лосинах, глаза терракоты в античных Афинах. Вшептаться в полынь белоснежной фатою, бессмертием стянутым с нежности нежно. Коктейли щемят мускатный язык, поэзия электрическим алкоголем.
Вопли синкоп и пшеничных снопов скошенных скользкой метафорой стали. Куда вы смотрели, глаза каракатиц! в жёлтое море зрачков, в беззвёздные бездны галактик?.. глухарь в глухомани зари задохнувшийся высью и солнце раздолбавшее свой циферблат! Москва не пала. Просто устала сиять…
Космические вёрсты. Абсолют спалившийся в высоте:
лодка и пирс стукнулись друг о друга – волны не ждут подходящего времени.
Солёный ветерок, сырая сыпь лоснится на перилах – открыли время жизни, Иосифа горячий чай и взгляд рыдающим блаженством… нежный крем истомившийся по кончикам пальцев – в Калифорнии духа, какофонии зноя взявшего в оцепление
Ветряки проматывают величие, новости устаревающие со скоростью взгляда. В сырости и тлении зеркал. В гаснущих дисплеях, оставляя день в лучах забвения или славы. Пожалуй, не потянем эти времена опередившие память как афоризмы солнечных сплетений…
В сердцах скорпионов, в наготе тщеславия.
Божественные дуралеи изгоняющие духов из демонов.
Вдвойне божественны дети в распахнутых порталах оргазма, кошки и пули скачущие фонтанчиками пыли. Хочу, чтоб меня не нашли божественные взгляды наёмников,
их души полные сбитых пилотов
кто были те владельцы маяка,
что сжёг бессмертие?..
Защитная полумаска. Марианская пустота: в движущемся ремейке эскалаторов. В нежном полнолунии автобанов. Усталость вскипающая неоновой шкурой. Беспилотные такси для язычников, зрачки в лобовом стекле: реклама стекает по полу-лицу. Чувствую себя уткой хромающей по пекински.
Яичная лапша и вздыбленная вечность Москвы, дикость пляжей в ночных дуновениях. В саморезах нервной системы… леди и гранж, бродяги и коптеры – на волоске отчаяния, в серпантине созвездий…
Табло обглоданные полу-сиянием. Сырость баннеров и перил. Ступеней рассыпающихся в апокалипсис победы – от времени остаётся пыль сожжённой поэзии, блаженство застывающее в луже крови: в бессмертии…
в ночных витринах – упоение трахающее асфиксию, лёгкий блик эйфории
надпланетные ветры в гостях —
укладываюсь в бездну как в колыбель
качаемую от начала к началу
развоплотился, стал одиночеством.
разбросал шипы и розы по вселенным.
печаль – мне не жаль рассветов
вкутанных в затхлость парков: лунной
наледью сияет воздух, взгляд
тело подёрнуто дымкой лайма.
плечи косматым ожогом счастья.
отполирован тоской приливов,
заражён бессмертием
нищета ослепительна
звёзды в наркотической нежности пыли.
глиссады жемчужниц в саду наслаждений.
в синестезии боли и безвременья
ни одного изъяна в языке и нотах
полдня – лишь бледный блеск фужеров
лоснится хрусталём изъятым из
предаю первобытность этому перформансу
немного таланта – и мир откроется
со всех сторон
безмолвие…
девственность молний
и беспилотников. вспыхивают
светлячки – покорно, нежно: этот лифт
не возвратится на землю – как причастие,
как первая ночь – нам не в напряг бескровные
революции, глупости легкая поступь
шаткий столик, чабань…
музыка – скальп снимаемый
с тишины
последняя
спичка
шиповник, високосный бред стрекоз…
лежак и пляж заросший илом, зловонием
эскадр – экстаз волны уложен галькой
в атмосферном трансе.
хмель сигарет в изгибах лимузинов,
прохладе взглядов – струящихся шелками
наготы… блуждает бриз по граффити
улыбок, по бережной безбрежности
волос
путаны в нимбах, в витражах Растрелли —
о, парки, слитые с ничтожества небес!
о, молнии, провисшие в сердцах
холёной болью!
лишь увядание в гармонии истомы,
лишь призраки в брезгливости зеркал
флотилии чувств в нимбах волшебства.
озарения приютившие смог городов – отчаялись
заполучить это блуждающее забвение, огонь
бережно лижущий паззлы тщеславия.
обезглавленный штиль, оргазм солдат и
любовников раскиданных смертью – крупа
нищеты рассыпана по обнажённым ляжкам
в безмолвии фабричных труб воркуют голуби,
молнии свисают элегантным уродством —
боли и прохлады, страха и увядания
не озарён и юн
мёртвые сияют в безумии пришедшему на смену времени, вспыхивают светлячками во всемирной неге – качество цифровых двойников таково, что ум расширяется до идеальной пустоты
плоть разорвана сновидениями, любовь опередившая будущее – беззаботна, легка словно бабочка блистающая флажолетом полёта. лишь сердце умоляет не дышать, прострелянное нотами симфоний – в вакууме духа нет даже демонов готовых вознестись!
жертвы завёрнутые в желания
поднесенные как катана к зрачку
сброшенные тела
холодные эскадрильи. оборотни
отлитые на их бортах разлетаются
по миру – братья по оружию и пролитой
крови – за бессмертие не получишь
золотую пулю, только серебряную.
русские дороги ведущие к памяти…
архипелаги полны костей и неги —
пример тоски ничем не объяснимой —
Христос воскресе из мёртвых и вечного
огня. его язык бледный как смерть
бушующая вселенная
Горы… фантастическим узором покрыта
ночь. Тени в заглохшем парке, лунный ливень
льющийся в зеркалах. О чём мы молчим,
обманывая тысячелетия? о памяти
прекрасной как снег? о боли?
бриз облекающий кожу. голых полубогов.
бабочки свихнувшиеся от грозы и полусон
в изгнании полёта
строка поэмы, крылышко шмеля
лобная ось натянута как струна,
как гильотина: корабли прилетели —
высадили нас, раскидали… теперь мы
немые. были прахом, стали пухом.
звёзды в пустых отелях: сходим
с ума в его номерах
приговорённые к памяти,
обелискам – нам ещё жить
и жить… мёртвые вопиющие
к рождению
беременные синевой
…голос коснулся подушки, уха:
сон врачевал, удваивал нереальность.
шум снизошедший откуда-то сверху —
вином накрывался стол, крыльями
аватаров…
в зоне сумерек разрушается вальс —
мы только что вернулись, попадали на
палубу – молчим на ангельских языках,
полных женщин и голода: мёртвые
