Анатолий Головков - Синкопа

Название:	Синкопа
Автор:	Анатолий Головков
Жанры:	Мифы / легенды / эпос \| Стихи и поэзия
Серии:	Нет данных
ISBN:	Нет данных
Год:	Не установлен

О чем книга "Синкопа"

Даже когда автор называл песни текстами, мастера Москвы и Питера называли их стихами. А автора – поэтом. Это такие разные поэты, как Евгений Евтушенко, Булат Окуджава, Евгений Рейн. И тем не менее в «Синкопе» собраны не песни под гитару, а именно стихи, написанные в разные годы. То есть в судьбе автора. Поэтому в строчках слышится музыка – Анатолий Головков бывший трубач. Или двигается картинка – он сценарист. А вольный воздух свободы – от детского желания летать. Хотя бы во сне.

Бесплатно читать онлайн Синкопа

Дизайн Кирилл Васильев

Редактор Ирина Евса

ISBN 978-5-4496-4442-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Прошлое не награда…»

Прошлое не награда,

темная сторона,

колкая как опилки,

сон,

западня,

засада,

капля из винной бутылки,

выцеженной со дна.

В полуреальном мире,

стёртом в медь пятака,

помнит сама рука:

Зориным —

три звонка,

а Рубинштейнам, —

четыре.

Мне ничего не надо,

кроме камней и солнца,

гарусных вымпелов града,

звонницы под оконцем.

Можно щенячьим взглядом

их провожать, пока

тех, которые рядом,

не унесет река.

Пойма вечного лета,

скомканные берега.

Полдень,

пастель,

«Риголетто»

Немое кино

1.

Когда это с нами случилось?

Сомненье, давленье и смрад,

на августейшую милость

закручен лихой маскарад.

И маску накинув проворно,

наклеив усы на лицо,

повторно, повторно, повторно

снимали с гвоздя ружьецо.

Крутили в саду граммофоны,

но дым подбирался к глазам,

когда в кабаках солдафоны

потягивали нарзан.

Свобода речей и собраний,

листовок, газет, грабежей,

еще далеко до восстаний,

но близко до длинных ножей.

В Тифлисе школяр на коленях

усердно молитву творил.

Знаменье комет и затмений,

пугаясь, народ говорил.

Стреляли в монарха красиво,

точили штыки и клинки,

И пили легальное пиво

в Швейцарии большевики.

2.

Век прожит наотмашь, на вырост,

какой, не заметил никто.

Полковники в летнюю сырость

меняли шинель на пальто,

мятежную длили погодку,

прогулку с напалмом в Кабул,

живую посольскую водку,

кровавый гвардейский загул.

У них ничего не случилось.

И шансы, как гильзы, равны.

Кто загодя сдался на милость,

отпущены и прощены.

Случилось, случилось, случилось!

Пророка в отечестве нет.

Утопия не получилась,

оставлен последний завет,

непрочный, как мост под ногами,

он в памяти вечно храним

судьбой и двумя берегами,

где мы в ожиданье стоим.

«Твой ангел перекурит во дворе…»

Памяти Алексея Германа

Твой ангел перекурит во дворе,

вздохнет, переоформит документы,

в дымящемся, горбатом феврале,

не выдержав, взорвутся киноленты,

и полетят над Питером вослед

гармони, крепдешину, клочьям пара,

растает недописанный сюжет,

приблизится эскорт из Арканара.

Ему не ведомы ни зависть и ни страх,

не коронуют там уже, не строят плахи,

лишь над повозкою трепещет флаг

из лоскутов застиранной рубахи.

«Когда на шелковую нитку…»

Когда на шелковую нитку

нанизаны созвездья Шнитке,

и отражаются рекой,

звенят аккорды на запястье,

и лето, краткое как «здрасьте»,

и на душе один покой.

Там ты со всеми налегке,

пока не скрипнет кардиограф,

как будто ноты кто-то отнял,

и астра белая в руке…

«Дни мои, ржавые гвозди и строчки…»

Дни мои, ржавые гвозди и строчки,

кильки, обмылки,

брод водосточный

в железнодорожной воде,

далее и везде

расселены по дворам и общагам

в милой суконной дали,

по коридорам,

где приставляли

вместо ответа ножи.

Кружится стая в небесном овале,

выжившие стрижи.

Рыба речная с глазами Марии,

лучше б забыли,

чем наградили,

порознь легче, чем воедино,

думать, дышать, распрямляя спину.

В сирых сугробах, на Яблочный Спас ли, —

был ли ты счастлив?

Утро вернется трамвайным трезвоном,

привкусом

предгрозового озона,

для пересмешника и беглеца

сон не закончится и не прервется,

жажди и жди, ни глотка не найдется,

спички намокли,

цепное ведерце

выдрано кем-то

из горла колодца.

«Стоит ладонью дотронуться лба…»

Стоит ладонью дотронуться лба,

сразу вдали заиграет труба,

словно пора в поднебесье.

Там где еще не наставили мин,

там где ты точно любовью храним,

и ни печали, ни вести.

Дрогнет стакан с недопитым вином,

хочешь, взмахни напоследок крылом

или веслом над водою.

Друга рука из руки ускользнет,

чья-нибудь тень на пороге мелькнет.

что же случилось с тобою?

Холст на подрамнике, рифма в струне,

но по привычке в родной стороне

стаю приветствуют стоя.

Чем дорожил и дрожал, не дыша,

всё, что за жизнь накопила душа, —

на голубом золотое.

Из грузинского блокнота

Цхнети

Нугзару Мгалоблишвили

Один, с лампадой, у мольберта,

и день, и год, и век подряд

кладешь на лед осколки света

и ешь с горчинкой виноград.

Вдали от славы и погони

полуприкаянный приют,

где лозы ластятся к ладоням

и до балкона достают.

Ущелье Марии

Подъем – и ступени глухие

уводят в заброшенный зал.

Сиони в ущелье Марии

мне старый грузин показал.

Алтарь в изголовии храма,

иголки лучей из бойниц,

причудливая панорама

святых из районных больниц.

Суровая серость и сырость,

ушедших веков толкотня.

Последняя божия милость,

последние проблески дня.

Атени

Как пламенеют георгины,

в кривом и узеньком дворе.

И дверь в просветах паутины

распахнута. И на горе

видна дорога до погоста,

куда покойника снесли.

Ореховый, непрочный остров

в раздорах неба и земли.

Там до сих пор земляк чугунный

пугает птиц и лошадей,

и с постамента ночью лунной

хрипит: ужо я вас, б…й!,

Ему мерещатся измены,

подсчет последних голосов

на съезде, выстрелы, сирены

между надгробий и лесов.

Что до него моим соседям?

Сидят за струганным столом,

и дом усталый к их беседе

прислушивается с трудом.

И дольше солнца согревает

им душу юное вино.

На флейте девочка играет.

И всё уже предрешено.

Тбилиси

В городе и сумрачно, и гулко.

Из раскрытой двери на балкон

бьется над Метехским переулком

фортепиано звонкий обертон.

Времени срывает паутину,

возвращает прежнее житье,

желтое стекло бенедиктина,

черное молчание твое.

Но когда закончится соната,

грелка, чай в холодную кровать, —

между обретеньем и утратой

ничего не стоит вспоминать.

Указ

Спасите вино «Ахашени»!

Мне жаль и другие, но в нём

Сплетаются древние тени

И кровь наполняют огнем.

Не трогайте бочки в подвалах,

Не жгите плантаций, сосед!

На наших просторах немалых

Хватает несчастий и бед.

Не слышат. Все ближе морозы,

бледнеет зеленый наряд.

Сцепившись, последние лозы,

как перед расстрелом стоят.

8 Августа

Перекрестным дождем окропило обители разные,

до утра завывают ветра в водосточной трубе.

Ты спроси, что за этими ставнями празднуют,

загляни: может быть, поднесут и тебе.

Говорят, обмывают звезду да нашивку на кителе

за победу над тем, что тебе больше жизни родней, —

над редеющим кругом друзей, над портретом родителей,

над тобой, надо мной, над страною, уже не твоей.

Ищем странника посох, когда не хватает нам воздуха,

потому что никак не надышатся им палачи.

До других берегов можно морем, а можно и посуху,

только не суждено, хоть моли, хоть молчи, хоть кричи.

«Дом с крылечком и вода…»

Отцу

Дом с крылечком и вода

в зябкой луже у колодца

возвращают нас туда,

где не сразу узнаётся

санитарная беда.

Божьим снегом между рам

называли в блестках вату,

мама мыла рамы там

и носила хлеб солдатам.

Листья липли к сапогам.

Мама мыла раны вам,

тем, кто пуще злой неволи

в пулеметный ураган

ненавидел снег и поле,

дым с разлукой пополам.

Но зато, когда в ненастье,

с колбой, как из-под земли,

Следующая страница

С этой книгой читают

Jam session. Хроники заезжего музыканта

Анатолий Головков

Оставшись без дома, еды и денег, Никита Егоров решает добраться до Москвы пешком, по шпалам. Но по дороге трубач засыпает на рельсах. И как бы заново проживает свою жизнь. Пока его не спасает обходчик, ему кажется, что он может исправить ошибки прошлого. И встречает юную флейтистку Клариссу… «Jam session» – это книга не только о судьбе музыкантов, которые, в конце концов, заставили весь мир восхищаться русским джазом. Это история о том, что часто

Читать

Похищение Европы. Миф

Алексей Козлов

«Похищение Европы» – краткое изложение одного из основополагающих Европейских мифов – мифа о похищении Европы Громовержцем Зевсом.

Читать

Поцелуй и другие легенды. Уровень 1 / El beso y otras leyendas

Густаво Беккер

«Поцелуй и другие легенды» – сборник историй, написанных в 1 9 веке испанским писателем-романтиком Густаво Адольфо Беккером. Все они наполнены магией и волшебством, но при этом в них раскрываются реальные страхи и пороки людей, их путь к искуплению или наказанию. От воина, полюбившего прекрасную статую, до вождя, которого преследует его кровавое преступление, – каждый из персонажей жаждет того, чего не может иметь, и расплачивается за это.Текст к

Читать

Сказки Древней Руси

Елена Есенина

Сказки, представленные в сборнике, основаны на мифах, сказаниях, легендах и былинах Древней Руси. Автор придерживается норм современного русского языка и использует в основном привычную для читателей, живущих в XXI веке, лексику, что делает текст лёгким для восприятия, в том числе детьми. Подходит для семейного чтения.

Читать

Привидения русских усадеб

Александр Волков

Привидения обитают не только в Англии. Издревле русские кладбища населяли мертвецы, колоритом не уступающие кельтским и норманнским чудовищам. В конце XVIII века, с пробуждением интереса к западноевропейской мистике, к страшным народным призракам добавились благопристойные дворянские духи. Свои взгляды на посмертные визиты были у монашества и белого духовенства. Под влиянием этих идейных течений сформировался комплекс преданий о русских привидени

Читать

Зона преступности. Сборник

Илья Бушмин

Сборник избранных произведений российского автора Ильи Бушмина, работающего в жанре полицейского детектива. В данное издание вошли сразу три остросюжетных романа: «Под подозрением», «Вторжение» и «Взрывная волна». Для ценителей криминального жанра.

Читать

Невидимая грань пирамид

Александр Павлюков

Записки о поколении семидесятых, незаслуженно оказавшемся в тени знаменитых «шестидесятников». Они пошли в школу при Сталине, поступали в вузы при Хрущеве и начинали трудиться при Брежневе. На их долю выпали Куба, Алжир, Ирак, Вьетнам, Сирия, Афганистан. И Египет. Впервые после мая 1945 года столько молодых людей увидели мир за пределами советских границ. Еще несколько лет, и некому будет рассказать, какими они были. Ведь до последнего времени де

Читать

Тӗрӗк халӑхӗсемпе чӗлхисем

Андрей Тихомиров

Тӗрӗк халӑхӗсем Алтай тӑвӗсен районӗнче анлӑ вырӑнта йӗркеленеҫҫӗ, халӑхсен ытти чӗлхеллӗ ушкӑнӗсемпе-монгол, тунгус, маньчжур тата тибето-китай ушкӑнӗсемпе-ҫыхӑнса тӑраҫҫӗ. Тӗрӗк чӗлхисемпе халӑхсене-вӗсене йӑтса ҫӳрекенсене-аталантарнӑ май диалектсемпе чӗлхесем пӗр пек пулса тӑчӗҫ, пӗр енчен – вӗсем пӗрлӗхлӗ пулнине, тепӗр енчен – тӗрӗк чӗлхи арканнине ӑнлантарса паракан уйрӑмлӑхсем-малтан диалектсем, унтан уйрӑм чӗлхесемпе чӗлхесен ушкӑнӗсем п

Читать

Төрки халыҡтар һәм телдәр

Андрей Тихомиров

Төрки халыҡтар Алтай тауҙары районында киң арауыҡта формалаша һәм монгол, тунгус-маньчжур һәм тибет-ҡытай халыҡтарының башҡа тел төркөмдәре менән үҙ-ара эш итә. Төрки телдәр һәм уларҙы һөйләүсе халыҡтар үҫеше барышында диалекттар һәм телдәр барлыҡҡа килә, бер яҡтан, уларҙың килеп сығышы берҙәмлеге һөҙөмтәһендә оҡшашлығы, икенсе яҡтан айырмалыҡтары менән характерлана, улар дөйөм төрки теленең тарҡалыуы менән аңлатыла нигеҙҙәре башта диалекттарға,

Читать