Франсуаза Саган - Синяки на душе

Синяки на душе
Название: Синяки на душе
Автор:
Жанры: Легкая проза | Современная зарубежная литература
Серии: Нет данных
ISBN: Нет данных
Год: 2001
О чем книга "Синяки на душе"

Любовь – это лабиринт, за каждым поворотом которого открываются манящие дали. И в этом лабиринте хорошо двум влюбленным сердцам. Но когда в закоулки любви проникает третий, он или разрушает иллюзии, или навсегда соединяет двух людей, созданных друг для друга.

Там, где бушуют настоящие страсти, нет места ничтожным страстишкам – об этом романы замечательной французской писательницы Франсуазы Саган.

Бесплатно читать онлайн Синяки на душе


Françoise Sagan
DES BLEUS À L’ AME

© Editions Stock, 2009.
The first edition of this work was published in 1972 by Editions Flammarion 

Март 1971 года

Мне хочется написать: «Себастьян поднимался по лестнице, ступенька за ступенькой, то и дело с трудом переводя дух». Занятно обратиться сейчас к персонажам девятилетней давности: Себастьяну и его сестре Элеоноре, людям, конечно, из театрального спектакля, но театр этот – веселый, мой, постановки тут вечно проваливаются, но они всегда бесшабашны, бесстыдны и целомудренны и напрасно пытаются «подделаться» под Мориса Саша в нашем безнадежно уставшем от своей обыденности Париже. К несчастью, обыденность Парижа, а может, и моя собственная, подавила во мне безрассудные желания, и теперь я с усилием пытаюсь вспомнить, когда и как «это» началось. «Это» – значит отказ от желаний, скука, размытые очертания жизни – все то, что привело меня к существованию, по сей день и по весьма веским причинам всегда меня привлекавшему. Более того. Это, я думаю, началось в 69-м, а из событий 68-го, из всех этих порывов и провалов вряд ли, увы, вышел какой-нибудь толк. И дело не в возрасте: мне тридцать пять, зубы у меня в порядке, и если мне кто-то нравится, обычно все удается. Просто я больше ничего не хочу. Я бы хотела полюбить, и даже страдать, и даже трепетать у телефона. Или ставить десять раз подряд одну и ту же пластинку, вдыхая воздух разбудившего меня утра, воздух, несущий естественное благословение природы, такой мне знакомый. «Я перестал чувствовать вкус воды, а потом вкус победы». Кажется, так поет Брель. Так или иначе, больше этого нет, я даже не знаю, понесу эти записки издателю или нет. Это ведь не литература и не исповедь души – просто некая особа стучит на машинке, потому что боится самой себя и машинки, рассветов и вечеров и пр. И других. Это плохо, когда есть страх, даже стыдно, и раньше я его не знала. Вот и все. И то, что это «все» – ужасно.

И такова сейчас не только я, весной 71-го, в Париже. Я только и вижу, только и слышу вокруг себя людей нерешительных, перепуганных. Быть может, смерть бродит вокруг нас, и мы улавливаем ее и чувствуем себя несчастными неизвестно почему. Ибо в конце концов не в этом дело. Смерть – я не говорю о физической смерти – представляется мне в черном бархате, в перчатках и в любом случае чем-то непоправимым, окончательным. Порой окончательность уходит, как было в пятнадцать лет. К несчастью, я хорошо знаю, какая это радость – жить, и потому ощущение окончательности возникает во мне мимоходом, как минутная слабость, и я буквально надрываюсь, чтобы захотеть этой мимолетности. Из гордости, может быть, да еще из страха. Собственная смерть есть наименьшее зло.

Но что повергает в ужас: бесконечное насилие повсюду, непонимание, злоба, часто оправданная, одиночество, ощущение стремительно надвигающейся беды. Молодые люди, которые ни на секунду не потерпят даже мысли – если она вообще придет им в голову – потерять хоть один день своей юности, и люди «зрелые», которые изо всех сил стараются оттянуть старость, отбиваясь от нее уже после тридцати. Женщины, которые хотят быть наравне с мужчинами, убедительные доводы и добрая воля одних, безжалостный комизм других – все это свойственно людям, но подчинено Богу, которого они хотят отринуть и имя которому – Время. Но кто читает Пруста?

И новый язык, и неспособность понять друг друга, и молоко человеческой нежности, возникающей порой. Редко. А иногда чье-нибудь восхитительное лицо. И безумная жизнь. Она всегда виделась мне неистовым зверем, обезумевшей матерью. Как Блоди Мама или Джокаст и Леа и, конечно, и прежде всего – Медея. Мы брошены сюда, на эту планету, которая не претендует даже – о, какое оскорбление – на исключительность; когда я говорю «оскорбление», я имею в виду именно это, потому что единственное место, где может быть жизнь, мысль, музыка, история – у нас, и только у нас. Разве это может быть у других? Разве у нашей общей матери – жизни, этой лживой любовницы, были еще дети? Когда человек, люди с корабля «Аполлон», например, бросаются в космическое пространство, то вовсе не для того, чтобы найти братьев по разуму, я убеждена в этом. Ему нужно удостовериться в том, что их нет, что эти несчастные семьдесят лет жизни (или сколько ему дано) принадлежат ему одному. Он страдает от предполагаемого первенства марсиан. А почему считается, что марсиане безобразны и малы ростом? Потому что мы ревнивы. Или еще: «Ведь правда, что на Луне нет травы?» «Нет, трава есть только у нас». И вся эта славная земля, полная национализма и страха, одинаково радостно и успокаивается, и терзает себя и когда зарастает травой, и когда ее заливают кровью, и в том и в другом случае повинуясь нелепости существования. И все эти кретины, которые заботятся о «народе», трогательно неловкие в своих левацких сюртуках, уже давно израсходовавшие все, что им было дано, говорят нам о «народе», нам, которые ненавидят правых и защищаются от левых, стараясь не допустить, чтобы злой безумец (или тихий) превратил бы тот самый свой жалкий сюртук и вовсе в лохмотья, непригодные для употребления. Народ.


Не дано понять, что это слово даже оскорбительно, что есть какой-то человек и еще человек, есть женщина, ребенок и еще какой-то человек, что каждый не похож на другого и понятен во всех своих притязаниях и что в большинстве случаев, вопреки расхожему представлению, этот каждый не может ни понять другого, ни увидеть его, ни прочесть. Сартр, вскарабкавшись на бочку, быть может, понимал это, хотя был честен и неловок. А Диоген, сидя внутри нее, говорил с каждым. Оба – тонко чувствующие люди, наделенные умом на первый взгляд, высмеивающие все и вся. Они смеются и над собой. Это здорово – в наше время быть смешным, «осмеянным» чьим-то острым умом. Здорово и беспокойно – потому что здорово. Ни Стендаль, ни Бальзак такого бы не потерпели. (В своих произведениях, конечно.) Единственным пророком в этом смысле был Достоевский, по крайней мере, для меня.

Я рассуждаю о жизни вместо того, чтобы говорить о Себастьяне Ван Милеме, шведском аристократе, очень веселом и очень несчастном. Но что я знаю об этом? Когда он появится снова, я расскажу о нем подробнее. Это моя задача, я пишу, я люблю это и хорошо свою задачу вижу. Мне кажется, жизнь похожа на мать-самку, которая берет своих детей за шиворот, чтобы вывести их на прогулку, как делают догадливые и заботливые кошки (такая позиция обеспечит вам довольно удобное существование). Или поперек спины. Или за лапу. Именно в этом неустойчивом положении, желая падения как передышки, находится изрядное число наших современников. И забудем безумства любви, жизненные ловушки, великие страдания и кое-каких поэтов. Забудем их. Конечно, это верх глупости, но я никогда не забуду поэзию; я никогда не любила ее так, как сейчас, и никогда не умела писать стихи.


С этой книгой читают
Первый роман Франсуазы Саган «Здравствуй, грусть» принес ей мировую славу и сделал девятнадцатилетнюю писательницу одной из самых значительных фигур в литературе XX столетия. История юной девушки, ее взбалмошного либерального отца и его утонченной любовницы – классический роман о любви, которой не суждено сбыться.
Томимые жаждой настоящего чувства, герои Франсуазы Саган переживают минуты волшебного озарения и щемящей боли, обольщаются, разочаровываются, сомневаются и… верят безоглядно. Они, потомки Адама и Евы, как и все смертные, обречены любить и страдать, ибо нет и, наверное, не было на Земле человека, насладившегося любовью сполна…
Франсуазу Саган называли Мадемуазель Шанель от литературы. Начиная с самого первого романа «Здравствуй, грусть!» (1954), наделавшего немало шума, ее литературная карьера складывалась блестяще, она с удивительной легкостью создавала книгу за книгой, их переводили на различные языки, и они разлетались по свету миллионами экземпляров.«Недвижная гроза» (1983) – единственный исторический, «костюмный» роман, опубликованный при жизни Франсуазы Саган. Вр
Франсуазу Саган называли Мадемуазель Шанель от литературы. Начиная с самого первого романа «Здравствуй, грусть!» (1954), наделавшего немало шума, ее литературная карьера складывалась блестяще, она с удивительной легкостью создавала книгу за книгой, их переводили на различные языки, и они разлетались по свету миллионами экземпляров. В романе «Смятая постель» (1977) Беатрис, красавица-актриса, избалованная успехом и чередой легких романов, встречае
Непутевый школьник Никита, чей самый громкий протест – это футболка с провокационным слоганом и та, стыдливо прикрыта кофтой, оказывается зажатым множеством стен социального давления. С одной стороны школа, одноклассники, тот самый Вовчик, на чей кулак наматывался Никита и не раз. С другой стороны семья: правильная, тихая, воспитанная настолько, что им проще закрыть глаза, чем слепнуть от реалий сыновьих проблем. И вот оно равновесие типичного пр
Знакомства, свидания…все мы чего-то ждем и надеемся. А если вдруг что-то пошло не так?))))
Часто ли вы в жизни задумываетесь над своим злословием?Прежде, чем судить других подумай над своими словами несколько раз. Не побывав на месте другого не узнаешь истинные причины и последствия.
Сборник радостей и печалей, сборник успехов и ошибок одного толстого человека из Нижегородской губернии. Ещё есть старые и не очень рассказы, заметки, записки, размышления и прочая и прочая. Надеюсь, что получилось вполне себе интересно.
В этом мире нет ночи, есть только синие и красные дни, попеременно сменяющие друг друга. В этом мире есть оборотни, чья жизнь подчинена ходу двух светил, но нет людского милосердия к тем, в ком соединились человеческая и звериная сущности. У этого мира есть шанс стать иным, если двое изгоев, пройдя через множество испытаний, к наступлению невиданной Ночи успеют очутиться в Каменном Лесу – сказочной У-Наринне.
Девочка с необычным именем Нефила отправляется в гости к бабушке. Как в доброй старой сказке, на ней – красная шапочка, в руке – корзинка с пирожками. Серого волка девочка не встречает, но зато натыкается в лесу на двух странных субъектов, один из которых тяжело ранен и вскоре умирает. А его приятель, увидев Нефилу, предложил ей… выйти за него замуж, согласившись любезно подождать, пока девочка закончит школу. А что, подумала Нефила, почему бы не
Душа, обретающая связь с Истоком (человек обретающий связь с Истоком через свою Душу), обретает океаны мудрости, бесконечные потоки энергии, знаний и возможностей. Возможностей менять свою жизнь, жизни миллионов людей и всей Планеты через себя, свое совершенствование путем Вознесения. Книга, что вы держите в руках, есть не что иное, как послание пробужденной Души тем, кто только еще ищет свой путь. В ней вы найдете рекомендации, наставления и пре
Эту книгу можно считать историей, чей сюжет скроен из моментов человеческой жизни. Она началась в конце двадцатого века и продлилась до первого десятилетия двадцать первого. Ее можно считать лирическим дневником. Где-то это встречи, моменты жизни. Где-то это сны. При чтении этой книги путешествие может быть совершено за неделю или за год или за десять лет – все зависит от настроя вашего воображения. Герой этой книги тот, кто ее читает. Он и совер