– Дружище, налей-ка мне что-нибудь выпить.
– Что, неважный выдался день? – спросил у меня бармен.
– Да, – ответил я, опустив голову на барную стойку, но слегка переборщил, не рассчитал тяжесть собственной головы и ударился лбом о твёрдый пластик.
С этим человеком мы были давно знакомы. Ещё в свои двадцать с небольшим я стал заядлым посетителем этого заведения. Зовут его Степан, он немного старше меня. Работает барменом, сколько себя помню. За прошедшие шестнадцать лет, которые я сюда хожу, я ни разу не видел его сменщика, всё время, каждый божий день Стёпа стоит у барной стойки.
В этом заведении раньше стояли игровые автоматы для подвыпивших посетителей. Сейчас, конечно, их убрали. Зато теперь здесь не так шумно. Бар стал уютным местом, которое любят немногочисленные завсегдатаи. Здесь тихо, все свои в доску. Редко когда зайдёт новый клиент.
Вот и сейчас возле барной стойки я один. Как всегда в дальнем углу зала сидел Ванька, мерно покачивая кружку с пивом в руках, да опустив свой взгляд на дно бокала с пенным напитком. При моём появлении в баре Ваня мне кивнул и снова уставился на дно бокала. Наверное, он считал количество пузырьков в пиве.
Чуть ближе ко мне сидели трое: Миша, Стас и Василий. Стас был самым крупным из них. Под два метра ростом, широкий в плечах, и с большой лысой головой. Его кулак был размером с голову любого из остальных в баре. И голос его был низким, грубым, но иногда будто бархатный. Только говорил он редко. В основном между собой переговаривались Миша с Васькой. Они-то были самыми что ни на есть обычными мужичками. Обоим за тридцать, оба в разводе и платят алименты. У двоих же старушки-авто отечественного производства. Сидят и просиживают вечера в нашем баре. Коротают время и свою жизнь. Ведь могли же ещё найти себе какую ни какую женщину – молодые ещё. Но нет, сидят тут и пьют. Под вечер опять начнут сильно шуметь и тогда Стас, которого пиво почти не берёт, громко ударит кулаком по столу. После чего обычно эта троица идёт по своим домам.
Ещё у нас иногда бывает Света, но сейчас на привычном месте её нет. Она приходит три раза в неделю, садится у окна, заказывает бутылку вермута и один апельсин, и весь вечер смотрит в окно на прохожих, потягивая свой напиток прямо из горла бутылки. Ей за сорок, но она ещё хороша собой. Следит за внешностью и фигурой. Да и как иначе, если работает завучем в местной школе!
В баре всего два окна, и возле второго сидит индус. Я вечно забываю его имя. Возраст его мне тоже не известен. Как по мне, у индусов бывает три возраста: юный индус, взрослый индус, и старый и седой индус. Всё. Другого не дано. Пока ещё рано, он приходит ровно в пятнадцать минут седьмого, а сейчас только 17:54.
Конечно, есть и другие посетители. За первым столом сидят Марк и Сьюзи. Девушка не понимает по нашенскому, потому и молчит. А Марк ей постоянно что-нибудь рассказывает, а она просто кивает ему в ответ и потягивает через трубочку яблочный сок. Иногда, когда Марк подвыпьет, он начинает рассказывать ей анекдоты, и сам же над ними смеётся.
Второй столик у нас всегда пуст – он для случайно забредших к нам гостей.
Третий и четвёртый столики в баре сдвинуты для компании студентов из педагогического университета. Когда-то и я там учился и вот так же заходил в этот бар после уроков.
Пятый стол, он же в углу, для Ивана с его думками о пиве. А шестой – для Олеси. Все думают, что она его бывшая подруга, но девушка это отрицает. Хотя неизменно Олеся приходит ровно через пять минут после Ваньки. Она всегда сидит к нему спиной и смотрит на нас со Стёпой, пожёвывая свой вегетарианский салат. Мерзость это, а не салат, как по мне.
Прошло минут пять, прежде чем я поднял голову и увидел перед собой рюмку с коньяком. Я его даже смаковать не стал, как обычно это делаю. Двумя глотками опустошил рюмку.
– Так что стряслось? – спросил Степан.
– А? – не сразу я понял, что Стёпа ко мне обращается. – Да машина утром сломалась. На работу опоздал. А вечером шеф позвал меня к себе.
– И что? Дальше-то что?
– А дальше, – продолжил я, – он заявил мне, что я не справляюсь со своими обязанностями.
– Как так? Где там можно не справиться? – спросил Стёпа. Он даже перестал протирать стакан полотенцем.
– Вот и я тоже самое спросил у него. А тот мне, мол, не справляешься, и всё тут. Говорит, ты не с тем выражением лица на кнопочки нажимаешь.
– Да как так?!
– Во-во. И я ему тоже самое, – отвечаю я Стёпе. – Налей ещё.
Стёпа плеснул в рюмку ещё сто граммов коньяка, и настроился слушать мой рассказ дальше. А я решил потомить его, не спешил продолжать. Закурил. Медленно затянулся и так же медленно выпустил изо рта дым. Степан ждал. Это тоже входило в его работу – ждать и слушать. Он умел это делать, ничего не скажешь. Вот и сейчас он ждал, пока я докурю и затушу в пепельнице окурок.
– В общем, я тоже удивился, – продолжил я свой жалобный рассказ. – Но этот старый хмырь и глазом не повёл. Не нравится ему и всё тут. «Каждый должен любить своё дело», – сказал он мне. А я ему: «Да что ж я, не люблю что ли, по-вашему?», а он мне – «не любишь». И всё тут, весь разговор. Пиши, говорит, по собственному. Пришлось писать.
– Во дела, – огласил Степан и замолк. Он бы тоже сейчас опрокинул со мной рюмочку, если б пил. А так Стёпа закурил. Курил он как паровоз, от того в баре всегда стояла дымка и всё здесь было пропитано запахом сигарет. Один единственный кондиционер явно не справлялся.
Мы помолчали. Стал слышен разговор Миши с Васей, хотя ничего интересного в том не было. Только-только пришёл индус и сел к окну, но уже начал постукивать пальцем по столу от нетерпения. Стёпа посмотрел на него, понял чего тому налить и принял заказ.
На улице что-то громыхнуло и полился дождь. Сильный, как из ведра. Будто небо прорвало, словно трубы в квартире. Потоки воды тут же залили дороги и прохожих. Трое забежали к нам, прячась от грозы. Заказывать ничего не стали. Потом вбежали ещё шестеро, и ещё двое. Один из этой промокшей своры заказал себе пива и сел за стойку рядом со мной.
– Не против? – спросил незнакомец.
– Нет, конечно, – ответил я.
Я продолжал слушать стук огромных капель о стены, окна, дверь бара. Ударники всех оркестров города собрались и исполняли небезызвестное произведение грозы. Шума много. Нервно, игриво, зло, адски, а под конец – жалостливо. Именно жалостливо закончился концерт ударников оркестра природы. А название пьесы – гроза. Как у Вивальди.
Те, кто прятался в баре от дождя, разошлись. Остался только тот, кто присел ко мне за стойку. Он допивал второй бокал пива, после каждого глотка которого съедал один орешек жареного арахиса. К этому времени и я потягивал пиво, но не закусывал.
