Глава первая, предварительная
Настала холодная и ужасно затяжная зима 1816 года от Рождества Христова. В России все зимы традиционно были холодными и снежными и традиция эта не менялась уже много веков. Природа замерла казалось бы навсегда, ничто не могло поколебать вечных груд снега и льда, застывших между градами и весями обширной империи, в славе которой как обычно не было равных. Народ с адским упорством ожидал лучших времен, даже не пытаясь их приблизить, так как конечно сколько лето не подгоняй – быстрее оно все равно не придет.
Низкие избенки утонули в сугробах, высокие дворцы глядели равнодушно как всегда. Поземка ныла и выла, кое-где штормило, в иных местах был штиль, но нигде, ни в тайге ни в степи, ни в море ни в поле не было жарко, чтоб никому не было обидно. И скульптурные львы Санкт-Петербурга, и живые бобики и жучки поселян – все одинаково страдали от непогоды, что вроде бы должно было примирить меж собой вечных антагонистов – бар и бедняков, но почему-то так и не примирило.
Оригинальные реформы царя Павла I, реформатора от природы, уже прошли как-то сами собой, в связи с безвременной кончиной их инициатора, враг рода человеческого Наполеон Буонапарте был связан цепями на каком-то далеком острове, то ли святой Эльбы то ли не менее святой Елены, свободолюбивые выступления господ декабристов еще даже и не думали начинаться. Борзописцы отложили свои перья, крестьянин положил на полку плуг и зубы, картежник заложил последние золотые часы с боем. Даже солнце, и то тащилось по небу как-то медленно и старалось вообще не показываться на глаза. Птицы и звери то ли заснули, то ли заболели, а может и вовсе передохли – словом на глаза охотникам не показывались. Люди, собственно, тоже как-то пытались не вылезать на природу лишний раз и лежали в своих хижинах и дворцах кто на печи, кто на полатях, а также на кушетках и кроватях. В российской природе и политике наступило временное затишье.
Граф Г. как водится проводил политическое межсезонье в своем родовом графском поместье. Погодка была та еще – то подует теплый ветер будто бы с далеких морей, растопит снежок, то ледяным своим дыханием обдаст Борей, как хозяин поместья называл сей ветерок несколько на средиземноморский манер.
Амбары, сараи, заснеженные луга с полями и лесами, многочисленные гостевые домики и охотничьи сторожки, все это хоть вроде бы и временно бездействовало, но требовало хозяйского глаза и внимания. Необходимо было даже и зимой следить как бы чего не упало, не пропало, не сломалось, не уперли, не взяли что плохо лежало, для чего конечно зоркие и бдительные сторожа бдели день и ночь. Таким образом в любой сезон для охраны нужно было задействовать не менее комендантской роты.
Граф скучая обходил в превосходных высоких ботфортах свое владение, любуясь то статуей железного орла, засыпанного белым ледяным пухом, то заснеженными вековыми елями, то давая жареную колбаску злому сторожевому псу Бонапарту, то жалуя горничную Алевтину за ласку и верность скромной подвескою с недорогим алмазом экономного классу. Он был конечно добрым и рачительным хозяином, и пользовался заслуженной и всеобщей любовью приятелей, дворни, собак, кошек и калик перехожих, коих прохаживало мимо имения немало.
Ах да, нужно же как всегда напомнить читателю кто же такой вообще был этот граф Г. Не писаный красавец, но вполне еще хорош собой, он мог бы, скажем без ложной скромности, понравиться даже взыскательной даме-читательнице. Недостатков у графа практически не было – ну разве что мелкие, зато достоинства были крупные и хорошо заметные, как и полагалось знатному человеку. Его осанка и походка сразу выдавала аристократа, даже когда он лениво гулял по владению в старом палантине из сибирского песца, а глаза с пронизывающим взором выдавали искателя приключений – ну а как могло быть иначе?
Этот самый граф и взаправду был известен в свете своей необыкновенной любовью к приключениям, они буквально сами его находили даже когда он и не искал их на свою графскую cul, как грубо выражались французы. Головокружительная погоня за пропавшими вдруг предсказаниями знаменитого пророка Авеля, странная история о якобы чудесном спасении покойного государя Павла Петровича, которая чуть не привела к войне с Англией, феерические приключения во время компании двенадцатого года, когда граф основательно пропитался порохом и совершил множество славных подвигов – все это долго рассказывалось и перемалывалось петербургскими сплетниками и завистниками на все лады.
Правда в этих рассказах граф не всегда представлялся тем самым рыцарем без страха и упрека, коим почитал себя сам, отдельные негодяи даже изображали его робким и нерешительным, но такие клеветники конечно долго не заживались на свете. А вообще приятно было вспомнить и помечтать об авантюрах за камельком.
«И откуда они только пронюхали? Я и сам-то всего этого уже не помню… Да и было ли взаправду? Так, фантомная память, фантазии», – вспоминал граф Г., улыбаясь и стряхивая снег с садовых ботфорт. «Но что же однако никто не призывает меня на новые подвиги? Все забыли наше именьице Кренделябрино. Как будто ушли на кладбище хоронить высокое лицо да и не вернулись. На поминках перепились иль на свадьбе загуляли, то ли клад какой нашли то ли черти их забрали. Загадка! Письма шлю, ответа нет, на снегу пропал и след». Граф слегка сбился на с прозы на поэзию, будучи в душе стихотворцем, но потом поправился и думал далее: «Старый приятель Морозявкин не навестит, дядюшка из Петербурга милейший князь Куракин даже бриллианта уже не подарит со свово камзола, вертихвостка Лиза и та пропала… Манжеты пылятся, шпага тупится, я тупею!»
И действительно, не считая жирных соек летавших парами с изгороди на амбар и обратно, казалось что никто не вспоминал о графе звали которого кстати сказать Михайло. Правда, на горизонте нарисовался графский управляющий, который конечно очень был озабочен всякими хозяйственными делами и хлопотами. Судя по его озабоченности предстояло наверняка с головой погрузиться в дебет и кредит, дабы узнать почему концы еле сходятся с концами, и конечно увеличить финансирование выпотрошив с этой целью все карманы барина.
Управляющий распахнув потертую кожаную с золотом папочку для доклада их светлости и снявши шапку с пустой но хитрой головы сунулся было докладывать о том чего и сколько доставлено по оброку, перечисляя взахлеб битых гусей, кислую капусту и мороженую в силу утруски и утечки муку, однако же граф оборвал его на полуслове.
– Ну что ж, голубчик, ты мне все это завтра расскажешь. А лучше послезавтра. Или на недельке пожалуй, – граф Михайло не любил всяких хозяйственных распоряжений и в такие минуты даже жалел что у него нет милой и домовитой женушки, которая могла бы распоряжаться имением и хозяйствовать вместо него.
