Поделился Лучник с Василиской, планами своими по ее спасению, да домой доставлению.
Вся возрадовалась она, вся возликовала.
Как знала да не прогадала, ставку на него сделав, благородство его почуяв.
Засветилась вся, самоцветом алмазным засверкала, так что чуть его не ослепила, но радостью своей все же зацепила.
На их счастье да на беду Колдунову, по его недогляду, убежище снаружи глухо запечатано, семью печатями опечатано.
Не попасть, не пройти без колдовского ведома, но лазейка все ж таки была из того дома.
Выбрались они без помех, без проволочек. Да стремглав в имение его помчались. За день домчались. Забежали в терем родовой, – чистота, лепота, пустота кругом. Лучник второпях на лестницу взбежал, половик на ней лежал, пушистый да мохнатый. Только на него молодец ступил, тот его с ног сбил, закрутил, вокруг обмотался, так, что кубарем он покатился, на полу весь развалился.
Испугаться не успел, как язык мокрый да шершавый стал щеки его лизать, руки облизывать.
Громко Лучник засмеялся, то Бесёнок друг сердечный, оказался. Развлекается, шалит, трещит да обезьянничает.
Обернулся тем половиком медведистым, да ловушку приготовил.
Наобнимались они знатно, наздоровкались дружно.
Опосля перекинулся домовой с кошачьей душой, в ипостась родную да любимую, в кота чернявого, упитанного.
Фырчит, мурчит, да щёлкает. Человечьим голосом не умеет, но речь всю разумеет.
К Василиске приласкался, под рукой оказался, об ногу потерся, – зазнакомился, мохнатушки к голове прижал, своей признал.
Обескуражена она, в магии совсем дитя, – отродясь такого не видела, волшебством восхищена.
К чуду тому гладенькому, мохнатенькому, да мордатенькому с ласковостью отнеслась, да и нежностью сразу прониклась.
Лучник друга своего просил, по каналам домовьиным весточку ее родне передать, клич о помощи послать.
Тот наказы слушал одобрительно, опосля кивнув, – зашипел, застрекотал и тут же с глаз скрылся, испарился.
Лучник меж тем лихорадочно по дому носится, вещи в сундуки складывает, узлы в дорогу навязывает.
Долго не задержались, вскочили на вороных то коней и ветру на встречу погнали.
День и ночь скакали, тыщу верст проехали, да все по лесам, по полям, по болотам. Опасались людей, сторонились селений, следы заметали, как могли.
А Бесёнок время не терял, весть добрую передал, что жива-здорова Василисушка, через родню свою многочисленную. Домовые, – народ многородный, те, что в домах обитают, домовыми зовутся.
Но не всех так судьбинушка баловала, не всем подсудобило, были и те, что в пещерах живут – их пещерниками кличут.
Вот и он, в путь дорогу с хозяином собравшись, оставил за место себя братца дальнего – пещерника, за имением родным приглядывать, за хозяйством ненаглядным присматривать.
А тот как уж рад, хозяином в доме побыть, пещеру свою хоть на время забыть.
На все готов, лишь бы место жительства сменить. А уж от нового звания – главного связного, в восторге неописуемом пребывал, да чуть в обморок от избытка чувств не упал.
Наладив домовённую сеть агентурную, решился Бес с хозяином своим в путь двинуться, чуя, – в беде пригодится.
Случай тот редчайший, дичайший, да вопиющий, когда домовой свое жилье надолго покидает, далёко уезжает.
Так уж они устроены, без стен родимых тоскуют, места себе не находят, чахнут, жить без них не могут.
Связь подкожная, внутренняя уж больно сильна да нерушима.
Решился он только за ради Лучника, хозяина любимого, друга неповторимого.
А меж тем, заночевать путникам пришлось под небом открытым на лесной опушке.
Жутко да страшно Василисушке, не привыкла она бедная, к суровым таким условиям походным. Дочка царская, дочка любимая, вся в богатстве, комфорте, да в баловстве росла.
Всё на тысячах перинах, да на пуховых матрасах потчевала.
А тут мешок, тесный, жёсткий, походный, да сил нет какой холодный.
Тревожные звуки в ночи раздаются, страхи наружу лезут, сердце в пятках прячется, страсти мордасти мерещутся.
Сквозь пелену сна слышится ей стрёкот знакомый, шипение мирное, то домовенок-бесенок, страхи ее, учуяв, теплый да мягкий комочек рядочком пристроился, в клубочек свернулся.
К себе прижала тот комок пушистый, стало теплей да спокойнее.
Да благо ещё рядом душа живая, защитник ее, сильный, да смелый, ловкий, да умелый, уверенна она, в обиду ее не даст, надежды ее не предаст.
Не оставил он ее в беде лихой, не побоялся наперекор Колдуну то пойти. А ведь он супротив него, что щепка поперек урагана, да к тому же дружбой душевной издавна повязанные они. Считай, его веру не оправдал, да дружбу долгую предал.
Подмога магическая им позарез нужна, знала она одного ведьмака.
Старец седовласый, мудрый, силой волшебной не мерянной наделённый. Сартаком называется, он с людьми дел не имеет, совсем не якшается.
Вот в этом то и беда бедуница, никто с ним не видится, отшельником тот живёт, да высоко в горах обитает. А горы те за морем, за океаном стоят.
Но Василисушка девица дюже везучая, в те давние времена убедила его уболтала, подсудобить ей свадьбы не желанной избежать, от мужа навязанного сбежать.
В то время как она зверем, загнанным по замку своему родимому металась, свадьбы боялась, мимо замка ее родного, Сартак паломником шествовал да на ужин королевский зван был, гостем высоким, гостем важным.
Пытался всё король его к себе в придворные маги сманить, но Сартак дюжее слово отказное держал. Не по нему та судьба, не его это охота.
Опосля в месте укромном, в месте надёжном, вдали от глаз посторонних, взмолилась Василиска, отчаянно о помощи к нему взывая. От Черного Тигра, – жениха навязанного да злодейного ее скрыть, от свадьбы горемычной укрыть.
Не сумел отказать, глядючи в глаза ее слезные, слыша слова ее мольбы полные. Силы пророческие в нем взбунтовались, взбеленились истинную нить судьбинную ее, показывая, к действию его толкали, на амбразуру его бросали.
Не в силах сопротивляться девице несчастья полной, не смея противиться своему дару оракульскому, всем, чем смог, ей помог.
Напоследок, сообщив ей, – свидятся они, коли по крутому витку ее жизнь пойдет да по жёсткому сценарию ее судьба понесет.
Наказав и впредь слушать сердце свое, чувствам верить, во всех делах да начинаниях, отправил в страну дальнюю, в Муравию.
