На берегу реки жила женщина. Она заходила по колено в воду и ловила рыбу прямо руками. Рыба попадалась вкусная, жирная. Ели все: жарили в масле с корочкой, варили уху с молоком, пекли сытные пироги, заправляя рисом, солили и сушили на зиму.
Однажды женщина не смогла поймать ни одной рыбины. А после и вовсе потеряла нить дороги – той, что вела к реке.
Выпала ли она из дырявого кармана, кто-то украл, а может и не было?
Долго искала в памяти, шла наугад да всё к камням выходила.
Разозлилась женщина: "Отчего овощную похлебку никто не любит?". Упала на камень. Так и уснула.
А во сне река прохладна, чиста. Серебристые рыбьи хвосты мелькают, сами в руки плывут. Схватила женщина один и съела целиком. А потом ещё, ещё.
– Давно ты не ела? – спросила река.
Женщина пожала плечами. Она кормила всех. Желающих было много.
– Не дело, – вздохнула река и рыбы насторожились, – Если сама рыбу не ешь, значит, не нужна она тебе.
– Нужна! – закричала женщина и проснулась. На берегу.
Привычно зашла по колено в воду. Выловила две пузатые рыбехи. Развела костер, запекла в углях, наслаждаясь каждым кусочком, съела.
А потом лежа на песке, глядела в ночное небо и думала: что, если забыть любоваться звездами, тоже потеряются?
Небо рассмеялось, но так и не ответило
В конуре на улице жила злая собака. Женщина держала её на короткой верёвке. Собака от прежних хозяев досталась с табличкой "Злая" и звонким именем "Друг".
Случалось, Друг грыз веревку, убегал и кусал соседей. Женщина вздыхала тяжело: "Опять не доглядела". "Пристрелю", – тихо Другу в глаза говорила. Покупала новую, самую крепкую веревку.
Одной ночью в дом вошли лихие люди. Нехитрое добро себе сгрузили. Вынесли и посуду, только старую будку не тронули.
Там и спряталась женщина с собакой.
– Что ж ты их не кусала, как всех наших добрых соседей? – по утру причитала женщина.
– Соседи тебя обижали. Много ты злилась и плакала на них. – отвечала собака, – А этим людям молча всё отдала. И я мешать не стала.
И правда вспомнила женщина. Много раз злилась. Ей тоже табличку: "Осторожно: злая женщина"?
– Друг, – позвала звонким именем, – В гневе можно придумать всякое, даже опасность. Гнев же проходит как гроза. Без грозы небо бы просто лопнуло на множество голубых лоскутков, что не сшить после.
Собака кивала: "Зачем тогда мне зубы?"
– Почуешь страх, – продолжала женщина, – Тогда рви веревки, лай, рычи, кусай, не оглядывайся – затем.
Зажили женщина и собака с соседями в мире. Никто никого не кусал. Не обижал и не обижался. Разве что чуточку, до первого дождя.
Вечерами женщина и собака выходили на крыльцо. Небо гасло. Неизвестность красивая и пугающая накрывала мир.
– Тебе страшно? – спрашивала собака на всякий случай.
– Немного, – женщина ежилась, кутаясь в пуховый платок, – Но ты же со мной?
Огромная мохнатая морда ложилась на острые колени и страхи разбегались.
"Вот для чего нужны зубы," – думала собака.
Одна женщина пошла в лес и упала в яму. Настолько глубокую, что солнце не дотягивалось до донышка.
В яме было холодно. Женщина звала, но люди думали, просто ветер гудит и однажды накрыли яму лежащей рядом глыбой.
Женщина кричала. Голос её отталкиваясь от камня, проходил по стенам, застревал в груди.
Женщина просила Бога, но казалось, даже небеса не слышали.
И она ползла, карабкаясь как паук вверх, цепляясь, что есть сил за промерзшую землю, толкая ладонями глухую шершавую глыбу.
Так прошла не одна вечность, но к вечеру женщина всегда была дома.
Голубые кружевные занавески танцевали на окне. Заходящее солнце целовало на ночь нежные полевые цветы. Мир засыпал как младенец сладко, не замечая тяжести камня, что никак не сдвинуть с места.
Утром женщина запирала дверь, уходила в лес, забиралась в яму и снова искала свой голос. Он где-то под камнем. Тихий, но все ещё зовёт: "Я здесь. Я здесь…".
Когда-нибудь я его найду.
Однажды по селению, что у леса запазухой пряталось, слух про зверя пополз.
Одни говорили много, будто сами видели. Другие молчали, да так, что иголки от неведомого галопом мчались по спинам и бывалых охотников.
А там, где следы людские со звериными встречались, судьба решала, по какой тропе им идти дальше.
Как-то пошла одна девушка по ягоды. Про зверя слыхала да больше, чем следовало. Всюду дыхание тяжкое чудилось. За кустом тени мерещились. Птицы тревожно крыльями будто хлопали. Ветки хрустели громче обычного. Закричала, бросилась куда глаза глядят в чащу лесную. Только туесок и нашли. Пустой.
Вскоре, другая в соседнюю деревню отправилась. Нехотя через лес с дитем на руках, а деваться некуда, всегда так ходили по тропинке, петляющей меж кривых сосен. Не боялись. Обернулась – посередь поляны гора растет, а глаза и не звериные вовсе. Охнула. Дитя крепче прижала.
Зарычала медведицей, залаяла собакой, волком выла до хрипоты.
"Видно, сытый был", – говорили друг другу люди.
– Не тронул, – повторяла как заговор, а за спиной всё глаза не звериные чуяла. – Да и не отпустил....
К третей в избу сам влез. По мискам, горшкам шарил и нашел: старушонку тоненькую, годами сгорбленную. Переломить по полам и человеку труда не стоит. Многое на своем веку повидала старая: людей, зверей – из одного теста леплены, только формы разной. Улыбнулась кротко и сухой рукой-веточкой век звериный разом закончила, да только никому о том не сказала. Со зверем у всех своя встреча, чужими глазами все одно – правды не увидеть.
Как-то раз одна женщина сильно рассердилась. В гневе сорвала любимую цветную занавеску, бросила на пол. Опрокинула стол, скамью, разбила все до последнего глиняные горшки и выбежала во двор. В стороны разметала она бельё, но злости стало ещё больше, ещё крепче.
И в щепу полетели деревья, падали заборы, срывались крыши с домов. А как свой посёлок разрушила, пошла бедой к соседям.
Издалека заслышав грозный рёв, спрятались люди. Черным крылом ворона укрывался от солнца ураган. Не щадил никого. Много горя принес и дальше полетел.
Маленькие деревни, большие города – все, кто вставал на пути, исчезали в ярости урагана.
И только самый чуткий мог расслышать сквозь грохот бури полный отчаяния женский крик.
Сколько времени прошло с того дня, никто уж не вспомнит. Разрушенное отстроилось заново. Умершее возродилось вновь. Подошел ураган к месту, похожему на то, с которого всё началось. Привычно тянулись ненасытные пальцы ветра к домам, только бившееся ещё внутри сердце вдруг сжалось.
Замерла буря у ворот ветхого жилища, стоявшего на самом краю селенья.
– Что тебе надо? – спросила из-за двери старуха.
– О-о-о-о-о-стано-о-о-о-виться! – закричали разом ветра женским голосом.
