Музыкант прекрасен и сложен ладно, тонкокост как птица, но жаль – бескрыл. Его голос прян и тягуче-сладок, он берет аккорд, не жалея жил. Он красив как дьявол, и струн касаясь, он казался падшей немой звездой, что общалась с миром особой связью – звук гитары сердце пронзал стрелой.
Я всегда стою в самой тени зала. Он – мое проклятье, нас кровь связала, его голос легок, звучит знакомо – мне родно его каждое полуслово. Он смеётся, струны звенят упруго. Пой смелее, тот, кто рожден мне другом. Пой, и голос будет твой мне усладой после сорока лет сплошного ада.
Нас в одной колыбели взрастила мать – и свой дар разделила на глас и стать, ты играючи мир покорял руками, мне же песен дар – точно в лёгких камень. Мы росли бок о бок, учились вместе – ты играл, я пела, и мир был тесен. Только разгорался в тебе пожар – ты хотел всего сразу и взял кинжал.
Тьма сгущалась, в комнате плыли свечи, никогда не забуду тот темный вечер. Я доверчиво льнула к твоим рукам, вопрошая, зачем не разжег ты ламп. Ты мне улыбался, сказал мне «встань», и пронзил кинжалом мою гортань. Ты оставил тело мое в реке на камнях в промерзшем речном песке.
Что же, здравствуй, брат, принимай заказ, ведь тебе остался один лишь час. Вот тебе терновник – так будь же птицей, и случится то, что должно случиться.
У него по губам – гранатовый сок. Я пою и целую его в висок.
И когда мор придет на запад…
И когда мор придет на запад, я предстану в латунных латах, медный меч запоет в руках, и покинет меня страх. И когда запоет войной край мой северный и родной, ты покинешь меня, клянись, и отправишься в горы, ввысь. Там не тронут тебя ни морок, ни война, ни огонь, ни сорок ярых армий южных земель. Я останусь – а ты не смей, мне плевать на твои интриги, на твой фарс и твой скотный двор, я войной много лет острижен, мне уйти за тобой – позор. Мне удел – до кровавой пены защищать крепостные стены, и удел мне – сражённым пасть в этой битвы кровавую пасть. Под твоими знаменами мне мчаться в бойню на верном коне.
Стать мне вам и щитом, и мечом, я ведь дланью твоей крещен.
Пусть тебя и преследуют стрелы,
Но бегите, моя королева.
Высокотравье цепляет ноги, а ветки вязов стремиться ввысь. Вот там, за камнем, где нет дороги, сверни, а дальше уж только вниз. Ступай по каменной старой тропке, сверни за топями к сосняку, а дальше лес, междуречье, сопки и лиг так десять по тростнику. Когда дойдёшь, уже солнце сядет, промокнут ноги, захочешь есть. Тогда садись под корнями вязов.
Садись – и слушай лесную песнь.
Нас было трое. Три чародея. И в наших жилах кипел огонь. Волшбы нам вязь покорялась, пела, шептала струнами – ну же, тронь! О, сколько раз мы шутили с песней, о, сколько раз мы дразнили дар. И вот однажды к нам горя вестник явился в полночь – лесной пожар.
Горящий лес завывал от боли, мы пели рекам слова мольбы, но не хватало нам нашей воли – перед огнём были мы слабы. И вот тогда к нам сошла богиня – смотрел луной ее светлый лик. Сказала: «В вас возросла гордыня и наказанья вас рок постиг. Не все подвластно здесь вашей длани, и ваша длань неподвластна вам.»
Мы ее слушали с замираньем, горел пожар миллиардом ламп. Богиня нам раздала по роли, и в каждой роли – вся суть веков. И я воззвал к ней с колен: «Мы молим, спаси наш лес от огня оков!».
Погасло пламя, мы молча ждали. С рассветом каждый пошёл один.
Не только с леса оковы пали – нам путь открылся. Тернист и длин.
Один стал лекарем за рекою. Он лес покинул и был таков. К нему шёл люд даже из-за моря, и в песне всем им хватало слов. Его ладони не огрубели, в душе по-прежнему пел наш дар, его способности не слабели, но с каждым годом крепчал их жар. Ему сказала в лесу богиня: «Твоя судьба – ты обманешь Смерть. Померкнут в даре твоем святыни, вот только в нем и тебе сгореть. Чем больше жизней ты из-за грани своими песнями приведёшь, тем ярче вспыхнет в тебе то пламя, что верной магией ты зовёшь.» По венам тёк раскалённой сталью наш общий дар и наш общий рок. Его мелодия пасторалью сплелась и кончилась точно в срок.
Второй в лесу был чуть больше года – потом дорога легла на юг. Его мелодия вилась одой – не ведал в войнах он испуг. Отважней воина свет не видел, искусней мечника не найти. Ему богиня, чей лик был светел, шептала: «Счастье твоё – в пути. Твой след кровав, и твоя дорога сплошь из побед пред тобой падет. Но вот заплатишь за это много – твоей погибелью станет лёд». Он годы хитро бежал от оплаты, только долгов накопилось сполна. В бою он погиб, нашим даром проклятый. Лежит в том на северном князе вина.
Я был рождён невысок и жилист, лес мне был домом без очага. Путь мой был вязок, болотен, илист. Удел – бесславен. Такая судьба. Последнему роль богиня давала: – С колен, – попросила с улыбкой. – Встань. И я смотрел на нее. Светало. Потом коснулась меня ее длань. – Ты с даром бережно обращался. Ты лес свой будто бы дом любил. Так береги его – здесь останься, под сводами леса, что так тебе мил. Тебе уделом – свой дар чудесный отдать пред смертью ученикам. Найдёшь их вязью своей песни, и год за годом обточишь стан. Мне верной тропкой легла дорога за три десятка десятков вёрст, и я искал Их, искал так долго под сенью света и взглядом звёзд. А государство сжигали войны – и в лес война спустя год пришла. Средь воинов я искал достойных, вот только песня их не звала. Зато спустя годы моих скитаний привёл меня к ним мой верный лис. Нашел сироток в сожженном храме – и песня взвилась стрелой ввысь. И долгие годы, слово за словом, я им отдавал наш чудесный дар. Их песни плелись и свивались в оды, мой голос с годами все больше стихал.
– Ну здравствуй, мальчишка, – сказала богиня иссохшему дряблому старику.
И песня взвивалась ветром над ними, внимая звенящему тростнику.
