Настасья Яницкая - Сколько длится тишина на Сатурне. (сны, записанные под утро)

Редактор Татьяна Плунгян

Иллюстратор Настасья Яницкая

© Настасья Яницкая, 2019

© Настасья Яницкая, иллюстрации, 2019

ISBN 978-5-0050-3568-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Он жил в нише под балконом, и говорил, что если не смотреть вниз, то это то же самое, что под самой крышей. Над лежанкой его висели пустые бутылки, некоторые в футлярах из синей кожи, горны и ветхие карты. Звали его Ариел. Встретились мы в подворотне, где я убегала от двух здоровых детин, гнавших меня через весь город, как зайца. Он вышел из-за угла, в растянутом свитере, с бутылкой в руке, сделал огромный глоток, усмехнулся и со всей силы ударил одного. Второму сказал какую-то гадость и плюнул в след. Я хлопала глазами, видела перед собой помятого алкоголика с фиалковым лицом да алыми ссадинами. Он взял меня за руку, покачал головой, и повел за собой.

Он мне говорил: имя мне Ариел. Я нашел тебя однажды, но дальше придется находиться самой. Запоминай дорогу. Всегда. Пока не вспомнишь все. И я запоминала. Если пройти через подворотню, и свернуть направо, то через лавки старьевщиков выйду к центральной площади. Напротив балкона, где он жил – был большой магазин с вывеской. Это был мой маяк. Чуть дальше, за желтыми домами крохотного города, протекала река. И был левый берег. Никто туда не ходил. Однажды я зашла к часовщику, увидела красивые часики, как маятник на цепочке, и забыла все. Все дороги, балкон, где искать. Только вывеску помнила магазина напротив. Тогда, я села у реки и стала смотреть, как течет время. Так и сидела, пока ночь не проглотила город. Вернулась к ангелу немного после полночи. Он снова пил. «Жаль ты не можешь сходить за ромом», – говорил он дни напролет. Дни сменялись ночами. Думала это потому, что у меня нет денег. И вот, когда я пришла и увидела, как он пьет, я сказала ему: все вспомнила. Меня убили по ту сторону реки одним майский вечером. Так и не нашли, потому что никто не ходит на тот берег. Никто, кроме ангела ставшего бомжом. Тогда он посмотрел на меня, внимательно так, будто бы я армия насекомых, и готова биться насмерть и ответил: чудеса случаются во всех. А затем прозвенел будильник.

Бредёшь к этому своему счастью, визуализируешь его, придумываешь, уменьшаешь аппетиты, уговариваешь себя, мол, мироздание ничего мне не должно – ни утешений, ни пониманий. И однажды-таки смиряешься с обстоятельствами. Как если бы ты Мустанг и Сетон-Томпсон почти о тебе писал, но там, на краю ты струсил и подошёл к человеку, вроде как принял неизбежность. И, смиренномудрие, это же тоже добродетель, утешаешь ты себя, и счастье, оно отрывками и бывает, это же только ловкость ума и рук, будто ты промокашка в какой-то тетради, только и можешь кляксы впитывать, чтоб чистовик не испортить. Вымаливай да помалкивай, что еще тебе надо, если не вышел из тебя ловкач?! А потом, однажды, просыпаешься счастливым. Тихо так, без этого пафоса громких слов, где о бесконечности и наивысшей степени. А просто – счастливым. И так много дней кряду. И вот, когда ты на пике, и понимаешь – так тоже можно, вот об этом говорил Фрейд – что счастье это когда непроизвольно получаешь то, в чём отказывал себе всегда. Все детали начинают складываться, и те, что о ловкости, и те, что о лёгкости. И лето такое ласковое и деревья над тобой шумят по-доброму, и вообще – всё здорово. Именно в такой день за тобой приезжает серый рафик с белой полосой. Ты протягиваешь ноги уже внутри. Даешь деньги, сколько там положено по нынешним тарифам? 5.50? Рядом, кряхтя, усаживаются ветхая бабулька, юноша, пегий пёс с оборванным ухом и дед с клетчатой сумкой. И ты оборачиваешься через плечо и грустно так:

– Твою ж мать, Харон, ну можно было хотя бы по одной душе за раз?

Но, Мустанг выбрал свободу. Как там заканчивалась повесть: «Все выше и выше взбирался мустанг и достиг отвесного утеса. Оттуда он спрыгнул вниз, в пропасть, и летел, сорвавшись с высоты двухсот футов, все вниз и вниз… пока не свалился наконец на камни. Он остался лежать там бездыханный, но… свободный».

А Харон хлопает дверью, щурится и сквозь зубы, но беззлобно цедит:

– А у нас тут литературный флеш-рояль. Не смог отказать себе в удовольствии собрать всех вместе.

что в нежном возрасте собиралась сходить (не путать с «выйти») замуж за Глызина.

В честь такого важного воспоминания, полезла подключать мониторы, чтоб захренячить погромче: Зимний сад. Пришлось произвести некие манипуляции, в следствие которых (из живых никто не пострадал), холсты на сосновых подрамниках с грохотом повалились зацепив за собой синюю бутылку, что не выдержала суровых объятий пола, рассыпалась на очень острые стекляшки. В итоге – довольная вспоминаю тот свой нежный возраст, побежало-зелёные обои, квартиру на Подоле, проигрыватель и холодный расчёт пятилетней девочки. Подумаешь, что выковыриваю эти противные стёклышки, которые, к слову ломаются прям в пальцах, оставляя гранатовые кляксы на полу.

с удовольствием и радостью, хожу свои честные пять км. Иногда слушаю Дмитрия Борисовича, иногда Бориса Борисовича.

Дмитрий Борисович тоже любит ходить. Только он ходит в три раза больше и точно сам себя не слушает. Оба два много говорят о смерти, любви, людях и цитируют не живых мастеров слова.

Дмитрий Борисович не очень любит людей, зато любит собаку Чуню, умеет шутить и может сказать – от чего у него сжимается сердце. Борис Борисович просто терпим ко всем, мудр и светел (и молчаливо мною обожаем).

Каждое утро, уже не первый год, кстати, наблюдаю разнообразных людей, зверей и читаю\возвращаю надписи. Вот сегодня, например, познакомилась с двумя милыми дамами возраста середины ноября. Одна была в начале пути, и рассказала, как именно надо оставлять белкам гостинцы и какие деревья они знают. Рассказала о старом зверьке, что не боится людей и спокойно берёт с рук еду, придерживая пальцы лапкой. Показала дупло, в котором хранится запас на зиму. Так что я теперь знаю о белках много больше.

Другая, уже ближе к декабрьским женщинам, с удивительным макияжем, уговаривала купить пирожок, который вот-вот из печи. И не потому что «купите же, ну купите же», а потому что «деточка, ты так смотришь точно не завтракала сегодня. А ну возьми вот этот – тебе понравится, милая. Нельзя не завтракать!». Еще была майская девонька, солнце падало через витрину ей на волосы, она смеялась и отсчитывала сдачу, пока я шутила про морковный сок внутри сладкого ноября.