Косте снилась смеющаяся собака. До сих пор он и не предполагал, что собаки умеют смеяться. В их доме никогда не водилось животных, разве что мыши… И только тут, в Чечне, Костя обнаружил, что собаки, как люди, могут смеяться, плакать, злиться, ревновать… Нужно только присмотреться к ним.
Возле блокпоста царила распутица. Выпавший ночью снег обернулся слякотью, лишь кое-где оставались белые, чистые заплатки, пересеченные следами колес и сапог, но и они понемногу темнели, превращаясь в слезливые лужи.
Собака прибилась к ним несколько дней назад. Это была немецкая овчарка, невероятно худая, с вытертыми боками и свалявшейся на загривке шерстью. Днем она крутилась около блокпоста, а по вечерам убегала куда-то, видать, пряталась в развалинах. Пса подкармливали, все-таки живая тварь. Вот и сейчас Костя вынес из блокпоста банку с остатками тушенки. Собака пристально смотрела в глаза Косте, виляла хвостом, обнажала желтые клыки, отчего и казалось, что она смеется. Костя выскреб штыком остатки тушенки и бросил перед ней.
– Ты опять дуру гонишь! – услышал он позади голос прапора. – Самим жрать нечего, а вы эту тварь кормите! – «Совсем как моя мать, – пронеслось в голове. – Тоже каждую крошку считает».
– На кой хрен тебе эта псина?! Откуда ты знаешь, может, ее специально подослали.
– Кто подослал? – не понял Костя.
– Кто-кто? Чичики! Вот вы ее прикармливаете, приручаете, так сказать, а им только того и нужно. Привяжут к ней взрывчатку с радиоуправляемым запалом – и привет! Въехал, салага?!
Прапор поднял «АК».
– Не надо, – попросил Костя.
– Надо, Федя, надо! – осклабился прапор. – А интересно, если по ней из подствольника долбануть?
Раздалась короткая очередь. Собака дернулась и завалилась на бок, засучила лапами, но через несколько секунд вытянулась на грязном снегу и затихла, только слабая дрожь время от времени пробегала по развороченному пулями туловищу.
– Вот так, – сплюнул прапор, – пишите письма… – Он вновь повел стволом. Банка из-под тушенки, подброшенная выстрелом, взвилась в воздух и отлетела далеко в сторону. На звуки выстрелов из блокпоста выскочили ребята с автоматами в руках. Увидев убитую собаку, остановились в недоумении.
– Зачем? – спросил сержант Белов.
– Кончай базары разводить! – оборвал его прапор. – Зачем, почему?! А зачем мы вообще здесь сидим?
Костя смотрел на мертвое животное, и к горлу подступал ком. Вся бессмысленность происходящего воплотилась в эту минуту в убитом псе. Действительно, зачем все? Зачем блокпост с закопченными стенами, вонючими нарами, зачем слякотная дорога, народ, безотрывно и уверенно смотрящий в глаза под дулами автоматов, кричащий: «Аллах акбар» и поднимающий над головой растопыренные буквой «V» пальцы?
Сон внезапно прервался. Костя дернулся и открыл глаза. Никакого блокпоста, кошмар давно кончился. Он дома! Дома!!!
В прихожей продолжал дребезжать звонок. Костя хотел встать, но вспомнил… В дверь заглянула мать. Ее лицо побелело, испуганные глаза шарили по комнате.
– Лезь под кровать! – скомандовала она. – Лезь, кому говорю! – затем бросилась к входной двери.
Звонок продолжал трезвонить, но мать не открывала, видать, изучая звонившего в дверной «глазок».
В дверь замолотили ногами. Звякнул открываемый замок.
– Ты чего хулиганишь?! – заорала мать.
– Тише, тише, тетя Паша, не надо кричать, – услышал Костя вроде бы знакомый голос, – Костя дома?
– Какой Костя?! Он в армии! Или ты не знаешь?! – мать продолжала говорить повышенным тоном, но как-то неуверенно, плохо скрывая испуг.
– В армии, – хмыкнул вошедший, и по этому хмыканью Костя узнал гостя. Зуб! – Не надо, тетя Паша. От народа правду не скроешь. Привезла ты его из Чечни. Еще в понедельник. Или не так? Дезертира скрываешь? – хохотнул Зуб.
– Ты чего мелешь, – мать, видимо, хотела крикнуть, но голос ее внезапно охрип.
– Кончай, тетя Паша. Где он у тебя прячется? Давай показывай своего солдатика. Обнять хочу братана. Молодец! И ты молодец, что парня своего вызволила из этой мясорубки. Не бойся, не заложу. Не затем пришел.
– А зачем? – не отставала мать.
– Ему скажу. А ты, того… Зря боишься. Таких, как твой Костя, сейчас полным-полно. Военкомат на них уже рукой махнул.
Мать, видать, не знала, как себя вести. Она громко сопела, переминалась с ноги на ногу. Костя отчетливо слышал скрип половиц под грузным телом.
– Костярин, где ты? Неужто под койкой ховаешься?! Вылезай, братан. – Край покрывала приподнялся, и Костя увидел веселое лицо Зуба. – Ну ты даешь, холера! Под койку залез! А если б участковый?! Представляю, вытягивает тебя на свет божий. Картина работы неизвестного художника.
Костя вылез из-под кровати и уныло глянул на нежданного визитера. Ситуация действительно выглядела глупо.
– Ну, здорово? – Зуб протянул руку, хотел было обнять, но, обнаружив, что Костя весь в пыли, передумал.
– Экий ты, как чушок. Иди отряхнись. И возвращайся скорей, разговор есть.
– Ты его гони! – шепотом внушала мать, – не нужны тебе такие друзья. Про него нехорошее рассказывают.
– Ладно! – отмахнулся Костя и пошел в комнату.
– Ты извини, что явился без приглашения, – серьезно сказал Зуб. – Но пришел я не просто так, а по делу.
– Ага?
– Да, по делу… – Зуб как будто не знал, что говорить дальше. – Ты так под кроватью и будешь скрываться? – неожиданно спросил он. – Долго не высидишь, – авторитетно заметил Зуб. – Или с катушек съедешь, или повесишься. Документы у тебя есть?
– В части остались.
– А «военный»-то хоть с собой?
– Выкинул я его. Еще в Чечне! Мать посоветовала.
– Ну вы даете! И чего же думаешь?
– Не знаю. Хочу пойти повиниться, да мать не пускает.
– Повиниться? Да ты, в натуре, лох. В дисбат захотел? Это они быстро спроворят.
– Да как же?.. Дисбат… Мать говорила, вроде бы тем, кто из Чечни бежал, поблажка. Отправят дослуживать в обычную часть…
– Наивный. Специально такие понты пускают. Чтобы, значит, лохи, вроде тебя, верили и как кролики в военкомат перли. Усек?
Костя пожал плечами.
– Не веришь? А ты пойди!.
– Что же делать?
– Да лучше всего уехать из города. Ксиву справить и уехать.
– Ксиву?
– Ну, паспорт. Еще какие-нибудь документы. Сейчас сам черт не разберет, что творится, все перемещаются туда-сюда. Беженцы, бомжатники… На вокзалах, что твой цирк.
Костя молчал, понимая: Зуб чего-то от него хочет, просто так ничего не сделает, не такой человек. Видно, при матери говорить не желает.
Мать переводила взгляд то на сына, то на гостя, веря и не веря, нутром чуя: сейчас нужно хвататься за любую соломинку.
– Хорошо, тетя Паша, – прервал молчание Зуб, – дай мне фотографию твоего красавца, наверняка остались. На паспорт фотографию…
– Документы подделывать? Это же статья?!
