Он шел по коридору. Это был узкий, темный, длинный коридор с множеством поворотов и ответвлений. Ему навстречу попадались люди. Они сидели, стояли, лежали в проходах. Он их обходил, огибал. Чем дальше он продвигался, тем теснее сужались проходы, становилось душно и пахло чем-то вязким, липким.
Это была кровь. Это был запах крови. Как же он раньше не догадывался? Пахло кровью, сердце стучало в висках.
Кто-то его о чем-то спрашивал, он отвечал невпопад. Мысли путались. Он знал только одно: он должен идти вперед.
Это был госпиталь. Наверное, это был госпиталь. Он все время входил куда-то, открывал какие-то двери. Из-за одной двери на него обрушился поток воды, его сбило с ног, а потом рядом с ним шлепнулся человек. Он был мертв. У него были розовые волосы.
Он встал и побежал. По дороге попался лифт. От волнения он еле нашел какую-то кнопку.
Лифт привез и остановился. Когда двери открылись, он вышел в помещение. Там было тускло. Свет шел сверху. В помещении не было дверей. Он ощупал все стены – нет дверей. И дверь лифта пропала.
Нет, нет, нет, она не могла пропасть. Она только что была рядом. Пока он ощупывал стены, ему показалось, что помещение медленно сжимается. Сначала незаметно – миллиметр за миллиметром, а потом все быстрей и быстрей.
Он закричал, но крика не получилось. Рот его раскрывался и беззвучно закрывался, а потом его кто-то схватил за руку, ощупал грудь…
– Тащ-ка!
– А?!!
– Тащ-ка! Пора вставать!
Господи, это был сон. Он зажег свет – прикроватная лампочка над головой. Вахтенный его разбудил. Пора на вахту.
– Да, да, уже встаю.
Он лежал на своем обычном месте – второй ярус в четырехместной каюте. Подволок прямо над головой и койка вмурована в стену – со всех сторон потолок и стены, словно лежишь в ящике.
Но почему словно? Ящик и есть. Каюта на подводной лодке. Где я?
Ты только что сказал: на подводной лодке. Семидесятые сутки похода. Автономка. Автономное плавание. Автономное плавание одинокой подводной лодки в океане на глубине сто метров.
А под нами – пять тысяч метров. Черт, надо вставать. До заступления на вахту еще целый час. Так что успеем привести себя в чувство.
В умывальнике он подставил лицо струям холодной воды. Никак не прийти в себя. «Где я?» Хороший вопрос. Хорошо, что не «Кто я?». Надо сходить к доктору за таблеткой.
– Док! – он ввалился в амбулаторию. – Женя! Дай таблетку.
Доктор Женя. Женька хороший врач. Настоящий. Сейчас он что-нибудь придумает.
Женя сидел за столом и писал. Он оторвался от своей писанины.
– Опять голова болит?
– Черт ее знает. Ватная какая-то, сердце колотится, а пот просто градом льет. Снилась какая-то чушь.
– Садись, давление померим.
Когда док оборачивал ему руку, ему вдруг показалось, что трубки в руках дока извиваются, как живые змеи. Он на них глядел как зачарованный. Трубки пошевелились и улеглись, успокоились, а он все никак не мог оторвать от них взгляд.
– Нормально! – сказал Женя через некоторое время.
– Что?
– Нормально.
– Что нормально?
– Давление, конечно.
– Ах да. Сколько?
– Сто двадцать пять на восемьдесят пять.
– Это нормально?
– Нормально. Нижнее немножко повышено, а так– ничего.
– А пульс?
– Пульс? Замерим и пульс.
Женя взял его за запястье и уставился в секундомер.
– Шестьдесят шесть твой пульс.
– Только что колотилось так, что я думал, выпрыгнет из груди.
– Всякое бывает, – вяло улыбнулся Женя.
– Ты считаешь, что я вру?
– Почему? Бывает. Ну приснилось что-то.
– Не что-то. Я все помню: коридор, люди, двери и этот, с розовыми волосами.
– Ну и что?
– Женя, это мне каждый день снится. Всегда одно и то же, и ты говоришь, что все нормально?
– Ну что тебе снится каждый день?
– Всегда один и тот же сон!
– Ну и сколько он тебе снится? Не семьдесят же суток подряд?
– Не семьдесят.
– Ну вот видишь.
– Что «видишь»?
– Будет сниться семьдесят суток, вот тогда и будем искать причину Ну приснилось пару раз.
– Не пару.
– Пустырника попьешь?
И тут его осенило:
– Женя! Ты мне не веришь?
– Ну почему?
– Я же тебе говорю: мне снится.
– А я тебе говорю: выпей пустырника.
От Женьки он ушел, проглотив эту гадость.
Заступив на вахту, он налил себе чай, чтоб запить эту дрянь, и упал в кресло. Фу! Глаза закрылись сами, и он сейчас же ощутил, что руки его увеличиваются, растут, а пальцы раздуваются, заполняют все пространство поста.
Он проснулся за мгновения до доклада в центральный пост: «Замечаний нет!» – встал и подошел к зеркалу.
В зеркале он увидел не себя. Там был глаз. Огромный. На все зеркало. Немигающий такой. А потом глаз отодвинулся. Вглубь. И стало видно старика. Там стоял старик. Иссушенное лицо, под глазами мешки. Он протянул руку к зеркалу старик потянулся навстречу Он только на мгновение задумался: касаться зеркала или нет, а потом коснулся.
Он не ощутил твердой поверхности. Это было так, как будто ты опускаешь руку в воду: рука вошла бесшумно – ни холода ни тепла. Глаза вылезли из орбит, волосы вздыбились, пот заструился по вискам.
Рука вошла в зеркало уже очень глубоко. «Так! Главное не пугаться, – почему-то сказал он сам себе, – и тогда мы медленно выйдем из него. Испугаешься, и оно затвердеет. Осторожно вынимаем руку», – и он вынул руку.
Поверхность зеркала разгладилась – совсем как вода. Теперь там было его отражение.
Он отступил, медленно сел в кресло.
Ну и что это было? И вообще, было ли это? А может, это ему все привиделось? Конечно привиделось! Конечно!
Он вскочил, подошел к зеркалу и приложил к нему руку – зеркало было твердое и холодное.
Привиделось! Конечно! Фу!
Чушь. Этого не бывает. Не может быть. Он в своем уме, в уме, все хорошо. Он рассмеялся. Смех получился деревянным, но это был смех. Он давно не смеялся.
И тотчас же наступило расслабление, он добрался до кресла, тело растеклось по нему, глаза закрылись, под веками забегали солнечные зайчики, потом стало темно и сыро. Он вглядывался в темноту пытаясь разглядеть в ней хоть что-нибудь, потом он увидел человека. Тот сидел напротив. Он был странно одет. В какие-то одежды, что ли. Старинные. И еще этот человек говорил. Голос был слабым, ничего не слышно, но тут звук его усилился. Человек говорил на непонятном языке, но через какое-то время он вдруг осознал, что понимает его речь.
– Бог дает нам эту землю. Мой народ будет владеть ею по праву. Всем будет править закон. Закон будет править миром. И его миру даст мой народ – мен гу!
– Да, великий хан!
Последнюю фразу произнес он. На том же самом языке.
Он не успел удивиться, потому что тут же попал в бой. Летели кони, стрелы, копья, сшибались, падали, сцепившись, люди – шла резня. Дикая резня. И он был в самой ее гуще. Зрение его будто бы раздвинулось, время текло медленно. Он успевал увидеть все, все, что делается перед ним, сбоку и за спиной. Он уворачивался от ударов и наносил их сам.
