Нахожусь среди обобщённых понятий я,
Но знаю, жизнь, предмет не нарицательный;
Карательный глагол тот сослагательный,
Частицей "Бы" возможность отрицающий,
И слово "Оправданье" восхваляющий!
На междометье "Ох" всю душу, направляющий…
Да,
Говорят, тем самым выражают чувства,
Но слабость! Я считаю так себе искусство.
"Ух, Ах" – аж лёгким стало гнусно!
В том выдыхаемом на слово "Воля!" стало пусто.
Хочется молчать
минута
грустно.
Мы живем голосами других людей,
Они залиты нам в глотку;
Мы любим других больше себя, сильней,
И восхищаемся их пороком.
Становимся ими мы каждый день,
Чужими грешными душами;
В один момент не останется дней
Нами неупущенных.
Любим Других! мы себя сильней…
Мы все грешны чужими действиями;
Грех свой, он для души родней,
А мы кормим её бездействием.
Если уходят, то уходят навсегда.
Я помню те хрустально-серые глаза,
Я помню светлую улыбку,
Я помню странные её слова,
И нежность губ, что были близко;
Я помню, трогала меня,
За руку –
Нежные мгновенья;
Как уходила тоже помню я:
Её походку
И подогнутую юбку.
Так просидел всего минуты я,
Не ожидая от неё спасенья;
Ведь если кто ушёл,
Ушёл он навсегда;
Запомнить надо,
Оставляют на мгновенье.
Почему люди умирают?
Просто генетически было не выработано желание жить;
Ведь она надоедает,
Жизнь,
Которую не можем полностью любить.
Предательства, расстройства
Расставанья,
Радость побед и пораженья боль,
Тоска сквозь радость,
Тяжба ожиданья,
И бытовуха, что несём с собой.
Всё это жизнь
И сами мы того не замечая,
Мы обживаем всё,
Что есть на сей пути.
Приходит час и к жизни привыкаем,
И не замечаем много, дойдя до времени седин.
Наскучило!
Надоедает!
Бросил!
Мы любим избавляться от рутин.
По принципу: сегодня взял, а завтра бросил,
Мы каждодневно ослабляем организм.
Живём мы дни свои
И новый миг проходим!
Не замираем мы на нём, ведь мало нам.
Хотим мы больше…
Мало!
Скучно!
Просим!
Бредём по жизни,
Всё надоело нам.
И каждый день, в бегах от вечного начала,
Отдвигаясь от мгновений что даны,
Мы каждый день, того совсем не замечая,
На самоуничтоженье направляем
Наш вечной жизни механизм.
Воспоминания о венгерской пепси коле
Цветущая крапива
и вкус венгерской пепси колы;
долгая дорога вниз
и воспоминания о прошлой жизни:
оранжевое окно,
так в памяти похожее на жёлтое;
учительская, завод, книги…
Тридцать пятый дом внизу улицы,
облицованный плиткой цвета десятидневной зелёнки.
Удача,
добрый водитель из Узбекистана,
скамейка,
тринадцатый этаж,
залатанная дверь,
коллекция книг и гербовых флажков,
чистота и пустота в квартире,
запах большого прошлого живущего внутри.
«А какое сегодня число?»
«А какой сейчас день?»
«Может угостить?»
– Не надо я продукт двадцать первого века…
«Я тут сумку купила, в Болгарии»
– За сколько?
«Да не помню, давно это было, а помнится, как вчера»
Закрытая дверь:
щелчок, поворот замка,
длинный коридор и до упора вниз,
а там мысли, грусть
и сожаления о не спрошенной любимой книге.
Жизнь, планета земля, космос
Я доживаю жизнь
за тех, кто до меня не смог,
ведь таков природы закон:
ты родился,
ты не только ты – ты он
и он
и она
они
все те, кто были до тебя – на родословную смотри,
иль в прошлое страны, эпохи – века, жизни – вздохи,
что в истории мира забытые строки – ДНК эпохи,
возведённые в миллионы крохи, -
трудов стоны; в них положены жизни:
сделал – сдохни,
но поколению новому дай фору – к Абсолюту в ответах,
к разгадке жизни законов,
природы тайн и космоса сути,
чтобы понять: кто нас тут оставил, кто посмел нас так мучать?
Без цели в этой капле существовать.
Переписывать летописи и ничего не знать.
Но я знаю, – есть жизнь, – одна!
Всё до тебя – для тебя.
И всё от тебя – для других,
которые будут после;
ведь кто-то уходит,
а кто-то приходит дожить нашу жизнь – всё просто:
одна жизнь, планета земля, бесконечный космос.
Гранёный стакан Наполеона
Мы живём в месте
Где менталитет не совпадает с ценовой политикой и культурой потребления:
Там где Француз платит 4 евро за гранёный стакан Наполеона,
Русский лишь покрутит у виска.
Ведь в Европе, один такой кусок смакуют неделями,
Когда у нас больше заботятся о сытности.
И часто можно увидеть,
Как стоя у витрины, десятки прохожих
Смотрят и облизываются на безе:
И вроде чего-то хочется к чаю,
И вроде, 200 рублей,
За 100 грамм яичного белка с сахаром.
Я вас любил, любовь ещё возможно…
Ещё осталась, ведь враньё претит.
Скажу вам честно,
Вижу я и старость:
Сидим и любим –
День цветения седин.
Я вас любил безмолвно, безнадёжно
И тратил годы, посвящая вам:
Секунды, мысли, песни, клочья
Души моей принадлежали вам.
Я вас любил так искренне, по-детски,
И также вам желаю полюбить;
Но случай ваш не будет безответным,
Ведь счастье будет вам любимой быть другим.
Порою внутрь забредёшь,
что выхода назад не вырыть:
тупик, стена, надежды грош,
в воде,
снаружи кипятильник.
И стены плавятся от жара,
накаливаемым водою,
внутри пожар, как боль кинжала,
наружу просится,
чтоб брызнуть в волю!
Но это тот же ты, сидящий в кипятке внутри себя,
скребущий изнутри пороком истинных желаний.
Растерзанный во тьме,
кровоточащий там на дне,
орущий в луч открытого забрала.
Тому,
на свете, при лучах который,
святой улыбкой облачён;
в шелка одет,
покрыто ложью горе, -
думает счастлив,
– обречён!
Ведь это только вид
и жизнь его лишь внешние черты,
уложенные гладко – мастер в деле,
самообмана и смиренья раб,
что сам себя не знает;
жизнь – затменье!
Закрыты уши – интуиции он враг.
Но это только он снаружи глух;
словами, мыслями других
– потерян!
Он только там
ошибочно решил, что жизнь такая
– как у других!
Но вместо фраз чужих
и кипятка что пьёт нещадно,
сотканного душами других,
своей давно пора испить – она прохладна!
Глотком два мира съединить.
На пороге затменье,
А за ним там отчаянье;
Не пойму я смиренья,
Не любовь к окончаньям;
Каждый день – предложение,
Без око́нченой точки;
Запятая – надежда,
Новый день бьётся в строчку.
Мягкий знак – это слабость,
Не решимость, смущенье.
К себе жалость, покорство,
Кротостью укрощенье.
Твёрдый – вера, любовь
И в душе примиренье:
Не отступишь ни разу,
Не наступит смиренье.
Как-то шумно стало
от человеческой злости,
жизни тихой нам мало
– мы собаки,
бросьте нам кости.
Не хотим тишины
– дайте музыки злости:
крови, криков и боли
озлоблё́нные горсти.
За стенами тут шумно
Я пророка не слышу!.
Стёкла сталью залиты
Я к тому ж и не вижу.
Кресло сбито цепями,
Я сижу – обездвижен.
Рвусь туда и обратно,
Путь надежды мне виден.
Вдох – туда и обратно,
Пока цепи не вырвет!
Нет дороги обратно,
Коли начал держись ей!
Кто однажды собрался,
Проиграв, не получит прощенья;
Ведь однажды начав,
Не отпустит к победе влеченье.
Если миг пораженья
– Снова с волей собрался!
Нет в глазах сожаленья
– Не напрасно старался!
Цепи крепкая штука,