Подходя к дому, я обнаружил, что потерял ключи от квартиры. Со мной такого раньше не случалось. Мелькнула мысль, что это к переменам. Хотя какие это могли бы быть перемены, мне даже и в голову не приходило. Моя жизнь, подобно реке, текла по давно проложенному руслу и будущее, как казалось, было расписано на сто лет вперёд. Даже крушение страны и изменение строя с социалистического на капиталистический не внесли существенных корректив.
На улице хозяйничала весна, гремели водосточные трубы, барабанила капель, сто тысяч солнц смотрело на меня из луж, витрин и окон. Несмотря на досадную неприятность, утрату ключей, настроение было превосходное. Я зашёл в овощной магазин, рядом с домом. Жена собиралась тушить рыбу и просила купить морковь. На витрине все корнеплоды, как на подбор, были размером с пушечный снаряд. Подумав, решил здоровьем не рисковать и собрался было уйти, но почему-то задержался.
В это время сутулую невзрачную продавщицу в сером заношенном свитере, больше похожую на чумазого подростка, сменила статная красавица в белом халате. Это была Любовь Сорванцова, моя соседка по лестничной площадке. Увидев Любу, я невольно улыбнулся.
Покупатель, которого отказалась обслуживать ушедшая женщина, без задней мысли сказал сменившей её Сорванцовой: «Буду у вас первым». Люба посмотрела на него долгим проникновенным взглядом, после чего погрузилась в воспоминания. Не заботясь о том, что её ждёт очередь, покупатели, она бездумно взяла в руки баклажан и, обращаясь к «первому», произнесла: «Надо же, какой твёрдый». Она сказала эти слова таким голосом, что все взрослые люди в очереди покраснели. Заметив меня, прямо через прилавок, соседка протянула руку для рукопожатия. И когда в ответ я подал свою, то она схватилась за неё так крепко и держалась, не отпуская, так долго, что мне стало неловко. В поведении Любы наблюдалась болезнь и, видя это, никто из очереди не решался одёрнуть продавщицу, вступив с ней в пререкания.
Дома, как того и следовало ожидать, никого не оказалось, все были на работе. Я вышел на улицу и стал наблюдать за тем, как Родион Боев, гражданский муж Сорванцовой, кормит у скамеечки дворовых кошек. Благодаря заботе и щедрости Родиона Борисовича, у подъезда постоянно собиралась целая команда этих ласковых и безобидных животных.
У Боева, все это знали, было два «бзика»: он любил поговорить о научных открытиях и о своей «весёлой» супруге, которую боготворил и ласково называл «жёнушкой». Все разговоры соседа были только об этом. Боев познакомился с Любой три года назад, находясь в командировке.
Надо заметить, что поездки «в провинцию» не входили в обязанности Родиона Борисовича, но сотрудник их головного предприятия, постоянно мотавшийся по многочисленным филиалам, заболел, и у начальства не осталось выбора.
Пообещали, что жить он будет не в общежитии, вместе с другими командировочными, а на квартире у порядочного, зарекомендовавшего себя с хорошей стороны, производственника Николая Сорванцова. И что отлучка из Москвы не продлится долго, максимум три дня. Боев поехал.
Николай Сорванцов, встретивший его в своём городе, на вокзале, сразу же осведомился, привёз ли москвич спирт.
Сам Боев к алкоголю был равнодушен, но руководство снабдило его в дорогу «средством для протирки оборудования», намекая на то, что придётся улаживать производственные вопросы и благодарить за оказанную помощь.
И вот, ещё никакой помощи оказано не было, а прогнозы руководства сбывались, к спирту проявили интерес.
– Привёз, – неохотно сознался Родион Борисович, – но до завода я открывать канистру не стану.
– Канистру привёз? – не веря своим ушам, переспросил Сорванцов, глаза у которого засверкали, как звёзды на ночном южном небе.
– Да. Но она небольшая, всего пять литров.
– Дорогой ты мой человек. Не носи ты её на завод, послушай меня. Давай сделаем так. Отольём из канистры две литровые бутылки, с ними ты и пойдёшь к начальству. Поверь мне, этого им за глаза хватит.
Не давая Боеву подумать, Сорванцов подхватил его под руку и увлёк за собой. Жил он рядом с вокзалом и через десять минут спешной ходьбы они были уже на месте.
Дома, по-хозяйски используя воронку, Николай наполнил спиртом две литровые, словно заранее заготовленные, ёмкости и вручил их Боеву.
– А это сокровище я припрячу на улице, – пояснил хозяин, закрывая канистру с остатками, – чтобы жена не видела.
Когда дело было сделано, Боев с Сорванцовым отправился на завод. Суть командировки была проста: Родион Борисович должен был наладить расстроившееся оборудование. В случае невозможности отремонтировать приборы на месте, – оформить и подготовить их к отправке на головное предприятие.
То, на что ему отпустили три дня, он сделал за пять минут. У одной «стойки» заменил предохранитель, у другой – плату в блоке.
Если бы он был женат и хотел отдохнуть от семьи, то оставшиеся два дня мог бы провести на рыбалке, которую ему предлагало руководство филиала, осчастливленное двумя литровыми бутылками. Но Родион Борисович попросил закрыть ему командировочные документы и даже успел купить билет на завтра, на утренний поезд в Москву.
«Всё! Остаётся скоротать ночь у Николая», – думал Боев, шагая с Сорванцовым к нему на квартиру, – «и сесть на семичасовой поезд».
Мысленно он находился уже дома.
Такое настроение оставалось у Родиона Борисовича до тех пор, пока он не увидел хозяйку. Люба Сорванцова была очень красива и понравилась Боеву.
Николай, её муж, показался Родиону Борисовичу человеком хорошим, но слабохарактерным. К тому же на заводе намечалось большое сокращение, и Сорванцов был в числе тех, кого намеревались уволить, что хозяину квартиры настроения не улучшало. Видимо, поэтому до того, как войти в подъезд, Николай из горлышка выпил бутылку разведённого с водой спирта. Покурив, он ещё одну осушил прямо у входной двери.
