Жизнь обычного деревенского мальчишки Санчеса Роберто Нортон Рохаса круто изменилась, когда порог их лачуги переступил человек в черных одеждах – инквизитор высшего ранга, глава Совета Инквизиции. Многим тайным знаниям пришлось обучиться Санчесу, чтобы стать достойным слугой своего Господина. Странствия по городам и весям, охота на ведьм и колдунов, встречи с удивительными людьми и таинственными обитателями других миров – обо всем этом и расскажет на страницах книги Санчо-Красавчик, расскажет искренне, не скрывая своих ошибок и промахов.
В поисках древнего артефакта, преодолев множество преград, Господин со своим преданным слугой пересекут океан и окажутся в Южной Америке. Удастся ли инквизитору одолеть чародейку? И почему, спустя много веков, они встретятся вновь в маленьком городке на севере России?
Истории свойственно повторяться, правда,
каждый раз на иных витках спирали времени.
…XIX век. Север Российской империи. По почтовому тракту из Белозерского монастыря едет коляска, запряженная парой вороных коней. Заметив на обочине маленькую девчушку в сарафане и лапотках – круглолицую, носик пуговкой, с серыми глазенками и торчащими в стороны косичками – седой осанистый священник приказал кучеру: «Епифан, постой-ка!». Вышел из коляски, шутя, дернул девчушку за косичку: «Ну, хороша! А что, красавица, поедешь со мной в Петербург?». У девчушки от восторга загорелись глаза: «Поеду!..».
Когда к тракту с поля подбежали голосившие бабы, быстро удалявшуюся коляску скрыли клубы пыли… от прошлого и будущего… В настоящее…
Деревня, затерявшаяся среди болот и бескрайних лесов, уютно расположилась на берегу говорливой синей реки. Добротные деревянные избы спускались с крутого косогора до самой ложбины. А дальше – крестьянские огороды, поля с поспевавшим хлебом, луга с душистыми травами и скромными полевыми цветами.
Весна в тот год выдалась теплой, с дождями, а лето таким жарким, какое только могло быть в этих суровых краях. От нагретой земли маревом поднимались дрожащие струи нагретого воздуха. Казалось, что даже река замерла в истоме, а ее волны, будто по привычке, лениво накатывались на берега.
У избы с резными наличниками в тени раскидистой липы на скамье сидели женщина с ребенком на руках и древний старик. Трудно было определить возраст женщины: то ли молодуха, то ли постарше? И лишь присмотревшись, можно было заметить седину в волосах да тонкие ниточки морщинок у глаз и рта. Женщина играла с ребенком, а старик, поправляя то и дело сползавшую с плеч телогрейку, сделал ребенку козу:
– Идет коза рогатая за малыми ребятами… Гляди-ка, уцепился малец за палец-то, не оторвать! Хороший внучок-то у тебя, милая.
– Спасибо, Епифанушка, на добром слове, – певуче ответила женщина. – Да и я-то в нем души не чаю, не простой мальчишка растет.
– Твоя кровь. Каким ему еще быть-то? – удивился старик и замолк, услышав доносившийся от речки топот и детский смех.
– Ну, жди, Епифанушка, – засмеялась женщина. – Сейчас твои приятели нагрянут, облепят со всех сторон, и словечком-то не перекинешься!
Старика мигом окружила деревенская ребятня, загалдели, требуя сказку.
– Да я уж все свои сказки вам сказывал, – засмеялся старик, разглаживая усы. – И про Бову-королевича, и про Анику-воина, и про Черного рыцаря, что с ведьмой бился…
– Деда, а ты еще что-нибудь скажи, – не унимались ребята. – Так, как ты, никто больше сказывать не умеет.
Бочком сквозь ораву протиснулась белобрысая девчонка, протянула деду кулек, свернутый из листа лопуха:
– Это тебе, деда. Мы сюда через малиновую полянку шли. Сладкая!
– Ой, умница, не забыли старика, уважили! – дед отправил в рот горсть малины, зажмурился от удовольствия. – Ай, да ягода, чистый мед! Придется вас отдарить, байками потешить. Только сегодня расскажу я вам, пострелята, не сказку, а историю, что случилась в наших краях давным-давно. Слушайте, только, чур, не перебивать.
Дети уселись на траву и замерли…
– Много годов с тех пор прошло, не припомню даже сколько. Жила в ваших краях семья. Подрастала у них дочка – умница да красавица, такая, как ты, – старик подмигнул девчушке, угостившей его малиной. – Как-то раз пошли родители в поле, а дочка за ними увязалась. Строго-настрого наказали ей в лес не ходить, рожь не шевелить, а сидеть и ждать, когда ее покличут.
Когда солнышко полдень показало, кинулись дочки, а ее нигде нет. Переполох поднялся до небес – беды угол! Вся деревня искала: кто в лесу, кто по полям да огородам бегал, кто багром в речке шарил. Искали до вечера – нет ее, как сквозь землю провалилась. Тут с охоты мужики возвращались, узнали о беде. Они-то и нашли у тракта букетик привядших васильков, увидели в пыли на обочине следочки махоньких лапотков, а по тракту, видно, коляска проезжала.
Месяц, а то и больше в деревне только и разговору было, что про украденную девчонку. Матери боялись на гульбище даже взрослых девок-то отпускать, а малых в избах запирали. Поговорили об этом, да и стали забывать. Одна мать помнила, слезами умывалась. Бывало, придет в церковь, возьмет свечи-то и стоит столбом, слезы утирает. Подойдет к ней поп-батюшка, спросит, о чем печалится. А она: «Не знаю, батюшка, куда свечи-то ставить: то ли за здравие, то ли за упокой?» А поп ей: «Вот дура, баба! Мертвой-то твою дщерь никто не видел, ставь во здравие и возвращение блудной души в родительский дом!». Перекрестился, шепотом добавил: «Бог милостив! Сам разберется, как твои свечи определить…»
– Деда, а дочку-то цыгане украли?
– Нет, милая, не цыгане. Сама она захотела уехать, мир посмотреть, – старик задумчиво глядел вдаль, словно в мареве опять увидел то, что случилось…
…По почтовому тракту из Белозерского монастыря ехала коляска, запряженная парой вороных коней. Заметив на обочине маленькую девчушку в сарафане и лапотках – круглолицую, носик пуговкой, с серыми глазенками и торчащими в стороны косичками – седой осанистый протопресвитер, особа, приближенная к Государю императору, приказал кучеру: «Епифан, постой-ка!». Вышел из коляски и, шутя, дернул девчушку за косичку: «Ну, хороша! А что, красавица, поедешь со мной в Петербург?». У девчушки от восторга загорелись глаза: «Поеду!..».
Так крестьянская дочь очутилась в Санкт-Петербурге. Город ее напугал – огромный, все дома высоченные, каменные. Встанешь на одном конце улицы, другого и не видать. Вцепившись в руку протопресвитера, она только глазами хлопала и вздрагивала. Подошли к дому, где жил Его Высокопреподобие, тут махонькая-то и отчудила: «Ой, что ж это? У Филиппа на прилипе: избу на избу поставили! Батюшка, а не упадет изба-то?». Он засмеялся: «Не упадет, не бойся. Тут мы с тобой жить и будем».
