День —
тусклый, вялый, замёрзший — медленно полз к вечеру. Данька, такой же вялый и
замёрзший, полз домой. Безумно хотелось спать. Уроки так настойчиво навевали
дрёму, что Дане стоило огромных усилий не уснуть прямо за партой.
«Когда же это
всё закончится?..» — тоскливо думал мальчишка, с трудом переставляя ноги. Под
сапогами мерзко скрипел снег, а лицо царапал холодный ветер, норовя забраться
под дублёнку. Кончики пальцев в рукавичках замёрзли так, что пришлось сжать
руки в кулаки и спрятать в карманы, чтобы хоть как-то отогреть.
До дома и
кровати оставалось ещё пятнадцать минут ходьбы, а до лета, тепла и солнца…
Ох-хо-хох…
Когда
постоянно, год от года, зима длится шесть месяцев, к этому привыкаешь и почти
не обращаешь внимания. Но это… Это уже не шесть месяцев. И это уже ни в какие
ворота не лезет!
Данька сердито
перелез через снежные завалы и вышел на проезжую часть.
Весна
называется. Начало апреля! Да в прошлые года в это время, ну пусть, не ручьи
бежали, но зато хоть солнце палило и весной пахло. А сейчас что? Ни солнца, ни
даже запаха весны. Один только промозглый ветер и холод. Зима, потеряв всякий
стыд, даже и не собиралась уходить. Казалось, что с каждым днём она только
входит во вкус и вдохновенно наметает новые сугробы, засыпает дороги снегом,
вымораживает квартиры и сердца. Даня уже с трудом помнил, что такое «тепло», и
как это можно ходить без дублёнки, шапки, варежек и тёплых сапог. Так, глядишь,
и в лето вползёшь и не заметишь даже. Да и как тут заметить, если только снег кругом?!
Данил со
злостью оглянулся и едва успел прыгнуть вперёд на обочину дороги. Сзади, визжа
тормозами и едва не задев его боковым зеркалом, пронеслась белая «Волга».
Где-то рядом послышались оханья старушек. А Данька, не снижая скорости,
перемахнул сугроб и, не глядя, чесанул за ближайший дом.
Говорят, что в
такие моменты перед глазами проносится вся жизнь. Теперь он знал точно, что всё
это ерунда. Ничего у него перед глазами не проносилось, а в голове стучала
только одна мысль: «Сейчас же выйдет и уши оторвёт!..»
Именно эта
мысль и гнала Даньку через три двора подряд, придавая сил. Но очень скоро понял,
что никто его не догоняет, и силы покинули его. Тяжело дыша, он привалился к
стене дома. Ноги подкашивались, руки дрожали, сердце билось как бешеное, а
голова была ясная-ясная. Сна ни в одном глазу.
Двор был
знаком. Бывал он тут несколько раз с друзьями. Вот и завязанные узлом качели, и
покосившийся турник, и скамейки почти полностью погребённые под снегом… Двор
как двор — самый обычный. Сейчас тихий и безлюдный. Поэтому, когда кто-то сбоку
очень шумно вздохнул, Данька аж подпрыгнул.
Рядом, пряча
руки в карманы старенькой дублёнки, стоял дедушка. Его седая борода покрывала
почти всё лицо, и рассмотреть можно было только морщинистые щёки, нос и блестящие
тёмные глаза. Даня сразу узнал его. Каждый год, как только земля покрывалась
тонким слоем такого чистого и долгожданного снега, этот старичок вместе с
окрестной ребятнёй лепили первого снеговика. Как-то раз и Даньке
посчастливилось оказаться в этой компании. И он никогда не забудет того
снеговика. Вроде бы ничего особенного: тот же снег, то же солнце, так же
бегаешь, накатывая снежные шары, хохочешь — сто раз это делал. А вот всё равно —
примешься вспоминать, и вспомнится именно этот случай. Ярким он был и каким-то
сказочным, будто не снеговика лепишь, а чудо.
Эта мысль
неожиданно пришла на ум Даньке, пока он смотрел на дедушку.
— Эх-хе-хе… И
ведь никто так и не проводил… — ещё раз вздохнул дедушка, глядя куда-то поверх
деревьев. — Жалко её…
— Кого? —
неожиданно сам для себя спросил Данька.
Дедушка
обернулся, посмотрел на него как-то удивлённо, моргнул глазами и тихо ответил:
— Зимушку.
— Да чего её
жалеть? — вырвалось у Данила помимо воли. — Нас бы кто пожалел!
Дедушка
хмыкнул и улыбнулся в бороду.
— А ты,
значит, зиму у нас не любишь? — насмешливо спросил он, с прищуром глядя на
Даньку.
«А чего её
любить? Надоела уже!» — хотел ответить тот, но вовремя спохватился. Дедушка-то,
судя по всему, зиму любил. И обижать его резкими словами Даньке не хотелось.
— Ну, не то чтобы…
— замялся Даня, подбирая слова. — Просто долгая она какая-то в этом году. Вот
если бы она сейчас ушла, то, может быть, на следующий год я бы её ждал.
— Ждал бы,
говоришь? — протянул дедушка.
И в голосе его
уже не было прежней насмешки, да и глаза смотрели по-другому, по-новому.
— А знаешь, — тихо
улыбнулся дедушка. — Слепил бы ты снеговичка.
— Что? —
удивился Данька.
— Снеговичка, —
повторил дедушка. — Мне уже пора — время вышло. А ты обязательно слепи.
Сказав это,
дедушка развернулся и медленно пошёл вглубь двора по свежему нетронутому снегу.
А Даня ещё долго стоял, ошарашено глядя ему в след, потому что следов на белом
снегу дедушка за собой не оставлял.
Как он
вернулся домой, Данька не помнил. Вернулся и всё. Рассеянно поужинав, он ещё
несколько минут так же рассеянно побродил по дому, а потом вспомнил, что хотел
завалиться спать. Выключив свет и закрыв дверь комнаты, Данька закутался в плед
и лёг на кровать. Заснуть не получалось долго. Слишком много впечатлений было
для одного вечера — мозг бурлил, выхватывая то одно, то другое воспоминание.
Эта
сумасшедшая «Волга». Как он только её заметил? Каким чудом успел отскочить? А
дедушка? Почему он не оставлял следов? Почему про снеговика речь завёл? Зачем
его лепить? Что за странные разговоры про зиму? А был ли вообще этот дедушка?
Не привиделся ли он ему? С перепуга-то. Ведь не было следов. Не было!..
И так снова и
снова, круг за кругом.
В конце
концов, Данька не заметил, как уснул.
Ему снилась
бесконечная снежная равнина: от горизонта до горизонта сверкающая белизна, а
над головой выцветшее блёклое небо. И дедушка снова уходил от него прочь.
Уходил медленно, уверенно, неотвратимо, оставляя за собой следы. Глубокими были
эти следы, надёжными, будто бы не в снег, а в камень впечатывались. А сам Данька,
напротив, в снег не проваливался, стоял на хрупком искристом покрове, как будто
и не весил ничего. Старичок остановился, обернулся к нему и сказал что-то.
Что-то очень важное, только вот слов тот не расслышал. А старичок отвернулся и
дальше зашагал. И Данька откуда-то знал, что, сколько ни зови, сколько ни кричи
— не остановится больше, не обернётся. И он бросился за ним — спросить, узнать,
попрощаться. Только налетевший неожиданно ветер теснил его назад, кружил
вокруг, не пускал и выл, выл, выл…
Данька открыл
глаза и резко сел. Несколько секунд ему понадобилось для того, чтобы понять,
что ветер воет за окном, а он сидит в своей собственной кровати. И никакой
снежной равнины и старичка. Поморгав глазами и привыкнув к темноте, Даня взглянул
на часы и обнаружил, что уже глубоко за полночь. С мыслью, ну и хорош же
дрыхнуть, он оглядел комнату. Спать больше решительно не хотелось.
Поразглядывав ещё немного на потолке пятно от уличного фонаря, Данька плотнее
закутался в плед, спрыгнул с кровати, подошёл к окну. И замер.
