Итак, ее звали Анна. Девушка двадцати одного года. Светлые, с едва заметным оттенком рыжего, волосы. Обычное, слегка атлетическое, телосложение. Она не жаловалась на жизнь, хоть та и была простой и неприметной. После учебы в институте, она занималась, по ее мнению, любимым делом. Работала в городском архиве, где, как она любила повторять, имела возможность прикоснуться к истории.
Однажды после обычного, но тяжелого рабочего дня, Анна, придя домой и накормив кота, просто рухнула на постель, даже не раздевшись. И уснула безмятежно и спокойно.
Проснувшись утром от пения птиц, лежа еще с закрытыми глазами, она удивилась, так как городские птицы, к которым она привыкла, так не пели. Анна настороженно открыла глаза и поняла, что находится не у себя в квартире. Испытывая шок, от которого было трудно пошевелиться, она стала медленно рассматривать место, в котором не знала, как очутилась.
Высокие, слегка подкопченные потолки с изящной, но простой лепниной, легкий балдахин над ее кроватью. Матрац как бы был и как бы не был: казалось, что она лежит на огромной пуховой подушке. Когда шок понемногу отошел, она не понимала, что ей чувствовать… Вроде ее охватывает жуткий испуг от того, что она, уснув в своей пыльной городской квартирке, проснулась, на первый взгляд, в музейном особняке, и в то же время какое-то подлое спокойствие сидело где-то в глубине оцепеневшей души.
Не успела она начать предаваться панике, как в комнату вбежала девочка, лет тринадцати.
– Барыня проснулась, – кричала она весело и беззаботно, – я все сама сделаю, Марьюшка…
«Барыня?.. Марьюшка»?.. несвязно проносилось все больше вопросов в голове Анны.
– Что-то вы сегодня рано проснуться изволили, – продолжала девчушка, – будем умываться… я водицы с колодца принесла, как вы любите, с зимним духом, – сказав это, она нырнула за ширму, где стоял чудный расписной таз и такой же высокий кувшин с красиво изгибающейся ручкой. Она лихо плеснула воду из ведра в этот кувшин, так, что полетели брызги в разные стороны, переливаясь на солнышке всеми цветами радуги, как алмазные бабочки.
Анна так и сидела, онемевши на постели, и молча наблюдала за девочкой.
– Что-то вы сегодня больно угрюмы с утра. Хотя, в такую рань проснуться…, – заметила девочка, продолжая хозяйничать за ширмой.
Анна чувствовала испуг и растерянность, и совершенно не знала, что с этим делать. Но любопытство, как хитрый зверек, живший в подсознании, решило высунуть свой носик из норки, и Аня начала с интересом оглядывать себя и все вокруг. На ней была белая длинная, каких она обычно не носила, ночная рубашка с высокой талией и очень красивой ручной вышивкой на подоле, рукавах и груди.
В отрытое окно теплый ветер заносил приятный, ни с чем несравнимый, аромат цветущего сада. Комната была настолько светлой, что глазам становилось больно, но Анна не могла удержаться от любопытного разглядывания этого простецкого великолепия. Льняные и ситцевые ткани были так гармоничны с полевыми цветами, которые стояли везде: и на окне, и на круглом столе перед ширмой, и на маленькой тумбочке возле двери.
Робко и несмело Аня решила встать с постели и, не успела она поставить обе ноги на пол, как девочка подскочила к ней с веселым криком: «Умываться…». Одним махом стянула с Анны ночную рубаху и потянула ее к тому тазу, который стоял за ширмой. Аня, подчинившись ей, встала в этот таз, и не успела она сказать еще ни слова, как девочка окатила ее с того самого кувшина водой с «зимним духом». Этот «дух» пробрал Анну до самых костей, она никогда не обливалась холодной водой, а тут еще и колодезная водица. Она громко вскрикнул, но девочка быстро схватила льняную простыню и не дав воде заморозить Анну окончательно, начала лихо растирать ее, приговаривая:
– Эх, водица, хороша водица, барыню нашу умыла, пробудила, от болезней и лени укрыла.
«От лени и сна точно пробудила», – подумала Анна.
Девочка же, с присущей ей веселостью, вприпрыжку пустилась к шкафу и достала оттуда несколько платьев с кружевами и вышивками, и предложила Анне выбрать, какое она хотела бы надеть сегодня. Сама же так и разглядывала платье небесно-голубого цвета с широким поясом из синей шелковой ленты. Аня понимала, что страх и непонимание – это не одежда, и нужно выбрать платье, в котором она сможет дальше выяснять, в чем тут все-таки дело. Долго не мучась, она указала на столь желанное платье девочке. Как же это ту обрадовало.
Как только Аня оделась, в комнату зашла женщина лет сорока. Невысокого роста, пышного, но не грузного телосложения, в платке, завязанном назад, в застиранном, но не грязном, с парой заплат на боку, фартуке, который закрывал грудь и весь перед большой юбки, доходящей до самого пола, так, что совсем не было видно ног. Еще на не ней была рубаха с пошарканными лентами на плечах, с широкими рукавами, закатанными до локтей, заправленная в юбку. Она строго, но с любовью посмотрела на девочку, потом улыбнулась, обращаясь к Анне:
– Ну что, Катенька смогла Вам помочь? А то ей все самой хочется, да ручонки еще не выросли. Все из них валится.
Аня, все еще пребывая в растерянности, робко ответила, что она всем довольна и все хорошо. Услышав от Анны ответ, женщина расплылась в улыбке, хлопнула легкий подзатыльник Кате, давая той понять, что пора уходить, и они вместе покинули Анину спальню.
Когда Аня осталась одна, она начала снова думать о том, что происходит с ней и где она находится. Какие только мысли не приходили в ее мечтательную голову: и что это волшебство, и что над ней подшутили ее институтские друзья, но решив, что первое не реально, а второе глупо и очень дорого, она приняла происходящее за просто очень реалистичный сон. Наконец успокоившись, Анна, увидев на столике с зеркалом голубую ленту, заплела волосы в косу и решилась выйти из комнаты. Уж больно интересно ей было знать, что за ее пределами.
Открыв высокую резную белую дверь, она оказалась в не менее светлом и просторном коридоре с деревянными панелями на стенах и зеленой с мелкими розовыми цветочками тканью, идущей от этих панелей до самого потолка. Она читала о том, что ткань использовали для отделки стен до появления обоев, но вживую могла видеть только сейчас. На стенах по всему коридору, в простых деревянных рамах, висели разного размера картины с зимними и летними пейзажами. На высоких столиках, похожих на табуретки, стояли вазы, в которых красовались полевые разнотравные цветы, аромат которых разливался на весь коридор и делал его еще уютней и теплей. Коридор заканчивался широкой белой лестницей, ведущей куда-то вниз, откуда так маняще доносились запахи готовящейся еды и пекущегося хлеба.
