За каждый миг без боли и страданий
Будь благодарен жизни, человек.
Но трижды – смерти, исцеляющей навек.
Джакомо Леопарди[2]
Philippe Claudel
L'Archipel du chien
Copyright © Stock, 2018
Published by arrangement with Lester Literary Agency
© Жукова Н., перевод на русский язык, 2018
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018
I
Вы жаждете злата и сеете пепел.
Оскверняете красоту и бесчестите невинность.
После вас повсюду остаются потоки грязи. Ненависть – пища ваша, безразличие – компас ваш. Порождение дремоты, вы всегда полусонны, даже когда думаете, что бодрствуете. Вы – продукт дремлющей эпохи. Чувства ваши эфемерны, словно вылупившаяся бабочка, мгновенно сгорающая от дневного света. Вы лепите свою жизнь из сухой и никчемной глины. Одиночество сжирает вас с потрохами. На своем эгоизме вы жиреете. Поворачиваетесь спиной к ближнему и теряете душу. Короткая память – закваска вашего естества.
Как грядущие века оценят прожитое вами время?
Предлагаемая вашему вниманию история настолько реальна, что способна стать историей любого. Описываемые события могли произойти где угодно. Слишком удобно было бы думать, что они могли произойти в каком-нибудь другом месте. Имена персонажей не имеют значения. Можно было дать им другие. Например, ваши. Вы похожи на моих героев, словно отлиты с ними из одной формы.
Предвижу, что рано или поздно вы зададите мне резонный вопрос: а был ли ты сам свидетелем случившегося? Отвечу: да, был. Как, впрочем, и вы, но вы предпочли этого не заметить. Вы ничего не хотите видеть. Но я вам напомню. Да, уж таков я, возмутитель спокойствия. От моего взгляда не укрыться. Я вижу все, знаю все. Но имя мне – ничто, и я хочу остаться бестелесным. Не мужчиной и не женщиной. Я – голос. Просто голос. Поведав эту историю, я предпочту не выходить из тени.
События, о которых я собираюсь рассказать, произошли вчера. Или несколько дней назад. Может, год или два назад. Не раньше. Я говорю «вчера», а стоило бы сказать «сегодня». Вчерашний день людям не интересен. Они живут настоящим и строят планы на будущее.
История эта произошла на одном острове. Остров как остров, ничем не примечательный: ни размерами, ни природными красотами. Находится он не так уж далеко от родной страны, совершенно о нем забывшей, и довольно близко к другому материку, чьи жители и не подозревают о его существовании.
Остров этот – часть Собачьего архипелага.
Если посмотреть на карту, никакой Собаки сразу не увидишь. Она умело прячется. Ребятишки в школе пытались разглядеть, но у них ничего не получалось. Учительница, в незапамятные времена прозванная Старухой, сначала забавлялась их стараниями, а затем изумлением, когда концом указки провела по карте, обрисовав морду. И Собака возникла из небытия. Дети испугались. Она напоминала существа, истинная природа которых до поры остается неизвестной, однако стоит приблизить их к себе, как в один прекрасный момент они вцепятся тебе в глотку.
Вот она, Собака, нарисованная на тонкой бумаге. Раскрытая пасть, ощеренные клыки. Еще секунда, и она вопьется ими в длинную бледно-голубую полосу, испещренную цифрами, обозначающими глубины, и стрелками, показывающими течения. Челюсти – два продолговатой формы острова, язык – еще один остров. Зубы – тоже острова: одни заостренные, другие массивные, квадратные, и есть узкие и вытянутые, как кинжалы. Место, где произошла эта история, – единственный обитаемый остров архипелага, находящийся в самом конце нижней челюсти. На границе безбрежной сини – добычи, которая еще не знает, что на нее нацелились.
Жизнью остров обязан возвышающемуся над ним вулкану, который тысячелетиями извергал лаву и плодородные шлаки. Имя ему Бро. Звучит по-варварски. В былые времена детям он внушал страх, когда остров еще оглашали их крики и смех. Уже много лет после последнего «дня гнева» вулкан дремлет. Кратер его покоится в подушке тумана. Послеобеденный сон Бро длится очень долго. Иногда вулкан отрыгивает камень-другой, временами из его недр вырывается глухой шум. По его телу пробегают судороги: он словно путник, вздрагивает и ворочается во сне с боку на бок.
Тело Собаки едва намечено скоплениями островков, подобных крошкам, оставленным на обеденном столе после семейной трапезы. Все они необитаемы. Остров, о котором идет речь, напротив, отмечен пульсацией живой крови. Он словно край Земли перед лицом лазурной бесконечности. Когда-то в глубокой древности, вероятно, еще во времена финикийцев, здесь возникло поселение рыбаков – потомков пиратов и морских грабителей[3], попавших на остров либо в результате кораблекрушения, либо нашедших там укромный уголок для подсчета добычи.
На острове веками выращивали виноград, оливы, каперсы. Каждый обработанный арпан[4] земли свидетельствовал об упорстве предков, с которым они терпеливо отбирали его у вулкана. Здесь, если ты не занимался земледелием, то был рыбаком. Другой судьбы быть не могло. Молодежь часто не хотела ни того, ни другого. И уезжала. За отъездом никогда не следовало возвращения. Так было всегда.
На Собачьем архипелаге и погода была собачьей. Лето иссушало и людей, и землю. Зима все сковывала стужей. Била пронизывающими ветрами и ледяным дождем. Месяцами тянулось вынужденное безделье дрожавших от холода островитян. Дома их обошли весь свет в виде фотографий в глянцевых журналах. Архитекторы, этнологи, историки пришли к выводу, не спросив мнения их хозяев, что эти жилища – «всемирное наследие». Сначала это вызвало смех у местных, а потом стало их раздражать: они не могли ни разрушить, ни перестроить своих домов.
Завидовали этим постройкам те, кто никогда в них не жил. Глупцы. Из плохо пригнанного лавового камня, они казались грубыми, бесформенными жилищами хоббитов. Недружественные дома. Неудобные. Темные и шишковатые. В них либо задыхаешься, либо мерзнешь. Дома, которые берут в оборот и подавляют, со временем превращая людей в свое подобие.
Вино на острове было красным, тяжелым[5] и сладким. Изготавливалось оно из уникального сорта «мюрула», росшего только здесь. Виноградины походили на сорочьи глаза – маленькие, черные, блестящие, лишенные матового налета. Собранный к середине сентября урожай раскладывали на невысоких оградках, защищавших от ветра виноградники и плантации каперсов, прикрывая его тонкой сеткой от птиц. Ягоды сушились две недели, затем из них выжимали сок, и дальше процесс превращения сока в вино, или ферментация, происходил в прохладе узких и длинных пещер-погребов, вырытых на склонах Бро.
Разлитое по бутылкам, оно обретало цвет бычьей крови и не пропускало света. Дитя сумерек и чрева земли, оно было вином богов. Когда ты его пил, в рот и горло проникали солнце и мед, но вместе с тем и соки бездонных глубин ада. Старики говаривали, что пить его все равно что сосать грудь Афродиты и Гадеса
