Поздний летний вечер, солнце уже упало за горизонт.
Плотная облачность нависала над планетой. У самой земли косматые, чёрные тучи вспороты полосой света цвета полированной стали. Снизу эта узкая полоса света как у охотничьего ножа ощетинилась тёмными «зазубринами» ёлочных верхушек лесного массива до самого горизонта. Сверху, с небесной высоты можно различить по жёлтым огонькам в окошках, там внизу на земле в темноте, очертания домиков людей, кукольных размеров, окружённых чёрным лесом.
Далеко внизу пронзительно-белые, два прямых и узких лучика света автомобильных ксеноновых1 фар, словно маленькие самурайские сабли раскроили сумерки. Вслед за ними из-за чёрных стволов деревьев медленно «облизывая» буераки, появились размытые, желтоватые пятна ещё двух автомобильных фар.
Сверху машинки выглядели игрушечными, одна тёмная, другая светлая – силуэты их едва виднелись в густых сумерках Августа. Яркие «лучи-сабли» принадлежали большому тёмному импортному джипу. Делая разворот, джип светом своих фар, «вырезал» из темноты на борту белого фургона «Газель» красный крестик кареты «Скорой помощи». Машины остановились возле тёмного бревенчатого дома, больше похожего на покосившуюся древнюю избу сказочной Бабы Яги.
Сверху видно, как из «Скорой» торопливо вышли маленькие, словно швейные булавки, фигурки людей. Человечки быстро обошли фургон, открыли заднюю дверь машины, в салоне загорелся свет. Два человечка в белом выкатили носилки с лежащим на них человеком. Брякнули калиткой, бодрым шагом направились к чёрному пятну избы.
Из джипа вышли двое. К ним приблизилась фигурка в белом из «скорой». Троица немного постояла и направилась вслед за носилками во двор – судя по походке и движениям, это были мужчины. Один мужчина пропустил двоих внутрь избы, сам чуть задержался на крыльце дома. Мужчина, маленькой тёмной точкой постоял, и чуть погодя тоже зашёл в сени, закрыв за собой дверь. Входная дверь медленно с тонким, противным скрипом снова отворились. В крохотном окошке сказочной избы засветился огонёк.
В избе человек невысокого роста, едва не задел головой низкий притолок дверного проёма. Молча, небрежно махнул рукой санитарам. Те, тихо свернули носилки, пригнувшись и спотыкаясь в темноте о табуретки и склянки, вышли в дверь. Сквозняк из двери задул свечку на столе – стало темно.
Миниатюрный человек, шумно выдохнув, сел на табуретку. Послышалось, как чирикнула зажигалка. Живой огонёк жадно ухватился за фитиль свечного огарка. Рыжий свет «выдавил» из темноты лица-маски сидящих тут же: человека в строгом костюме и врача в белом халате. Над кроватью со стариком едва виднелась фотография из журнала – портрет Брежнева. В тёмном углу избы сверкнул оранжевый блик на пузатой стеклянной трёхлитровой банке, что стояла на полу возле печки, почти доверху заполненной чем-то похожим на монеты.
Щуплый человек маленького роста, растягивая слова в циничной иронии, произнёс:
– Ну, что дед…, – Замолчал, посопел, продолжил, – Ну, я прямо тебе завидовать начинаю. Ты здесь, на природе ещё лет сто протянешь. Не то, что в своей квартире, в наших каменных джунглях.
Дед тяжело просипел:
– Кхе… кхе…
Щуплый человек резко отдал команду врачу:
– Глянь, чего он сипИт. Нормально, всё?
Медик суетливо вскочил. Быстро оказался у кровати. Лучиком маленького фонарика блеснул по глазам старика. Скоро растянул веко на одном глазе, на втором.
– Да! Всё хорошо, Виктор Алексеевич. Можем работать.
С улицы донеслись звуки хлопающих автомобильных дверей. Смех. Голоса нескольких людей. Медик метнулся к окну, вглядываясь в темень ночи, успокоился:
– А-а-а…, это местные куражатся.
Щуплый человек, Виктор Алексеевич снова обратился к старику:
– Ну, давай дед, подписывай. А, то уж поздно, нам ещё обратно ехать. Путь-то не близкий.
Человек в деловом костюме, нотариус, уверенным движением расстегнул молнию на чёрной папке, достал листки бумаги. Посмотрел в сторону кровати с дедом. Возле изголовья было слишком темно. Медленно, дабы не потушить, взял чадящий огарок поставил его на табуретку рядом кроватью. Присел рядом, прямо на кровать.
Нотариус, с тем же циничным юморком, что и у Виктора Алексеевича выдавил из своего узкогубого рта:
– Вот, дед купчая, давай ставь подпись и живи себе в радости.
С этими словами нотариус вложил в руку деду дорогую перьевую ручку. Дед, снова просипел:
– Кхе-кхе… А там, всё…?
Виктор Алексеевич, раздражаясь, перебил старика:
– Да, всё там в порядке. Всё нормально дед!
Изображение документа о сделке, с оглавлением «Купчая» перед стариковскими глазами то расплывалось, то снова становилось чётким – старик плохо соображал. Нотариус одной рукой подложил свою папку под тонкие листы, второй рукой взял свечку стал освещать деду нужную строчку в документах. Нотариус засуетился:
– Да-да! Вот здесь, вот на этой строчке. Верно!
Когда старик закончил выводить свой автограф, нотариус стремительно выхватил документы у старика, вскочил, и быстро направился к выходу – врач, молча, двинулся за ним.
Виктор Алексеевич, а для своих друзей-подельников попросту Витёк, воровато оглянулся. Когда дверь шумно захлопнулась, и Витёк остался один на один со стариком, он вдруг нагнулся над кроватью и всмотрелся в измождённое лицо пожилого человека.
Старик, по-прежнему видел плохо, лицо Витька было в тумане, и голос его звучал откуда-то издалека – эхом.
Неожиданно сменившимся тоном, участливо Витёк тихо произнёс:
– Тебе дед, здесь лучше будет. Правда.
Витёк замолчал. Молча, смотрел в лицо старика. Былой надменности во взгляде уже не было. Неожиданно лицо Витька исказила гримаса страдания, даже отчаяния. Он сунул руку себе за пазуху, быстро вынул, что-то шустро запихал под подушку старика. Витёк, резко выпрямился, стремительно развернулся и, не оглядываясь, ринулся к выходу.
Сверху, с высоты неба, видно как внизу, на земле, маленькая фигурка Витька выйдя из избы, задержалась на крыльце. Он закрывал то и дело снова открывающуюся дверь. Не одолев рассохшуюся дверь, Витёк быстрым шагом дошёл до джипа. Уселся на сиденье, хлопнул дверцей. Кортеж из «скорой» и джипа так же медленно, как и прибыл, закачался, замельтешил светом фар по ухабам лесной дороги, скрылся меж тёмных деревьев.
За забором старика, в соседнем доме, горели светом все окна. Доносились звуки музыки. Низкие мужские голоса поминутно перекрывал «извергающийся» руладами децибелов смех пьяной женщины.
Ночь. Крыша дома старика покрыта деревянной доской. Окно в его доме тускло светилось горящей внутри свечкой. В темноте, на фоне тёмных пятен кругляков сруба избы, едва заметно выделялась светлая, колченогая, высокая трава на дворе.
