Жизнь Маргариты перевернулась в тот момент, когда она узнала о своей беременности. Она шла по весенней улице и, щурясь от яркого солнца, с удивлением смотрела по сторонам. То ли вчерашний дождь промыл воздух настолько, что все краски стали в два раза ярче, то ли до сегодняшнего дня она, Маргарита, смотрела на мир сквозь пыльные очки, а дождь смыл пыль со стекол и теперь она видит его таким, какой он на самом деле. Но сегодня солнце сияло ярче, чем обычно и ветер нес запахи сырой земли и распускающихся листьев. На ветках деревьев с треском лопались почки и солнце с любопытством разглядывало клейкие зародыши листочков, с радостью раскрывающих крошечные зеленые ладошки ему навстречу. Маргарита прислушивалась к себе, в надежде уловить первые признаки новой жизни внутри, но пока ничего не чувствовала. Просто эта новая, тайная жизнь в глубине ее тела была еще слишком маленькой.
Она шла по улице, ощущая тихую светлую радость снаружи и внутри себя. И даже визит в Женскую Консультацию и общение с врачом не могло омрачить эту радость. Сначала круглолицая акушер-гинеколог с доброжелательной улыбкой сообщила Маргарите о восьми неделях беременности, но, начав заполнять какие-то бумаги, и узнав о том, что Маргарита наркоманка, резко изменилась в лице. Тонкие губы поджались и задеревенели, взгляд светлых глаз остекленел, на широком лбу собрались сосредоточенные морщины, а румяные щеки побледнели. Маргарита внутренне приготовилась выслушать очередную лекцию о вреде наркотиков, но ее ожидания не оправдались. Доктор просто и буднично спросила ее:
– Аборт делать будете?
– Какой аборт? – не поняла Маргарита.
– Вы же не собираетесь оставлять этого ребенка?
– Собираюсь…
Доктор бросила на ее внимательный холодный взгляд бледно голубых глаз, от которого по спине у Маргариты побежали мурашки.
– Напрасно. Вы же все равно откажетесь от этого ребенка, так лучше сейчас, чем в роддоме. Зачем плодить несчастных детей?
– А с чего вы взяли, что мой ребенок будет несчастным? – пошла в атаку Маргарита, но доктор была не настроена на борьбу.
– Ну, дело ваше… Я вам советую хорошенько подумать и принять правильное решение. Но думайте не слишком долго. Времени на раздумья остается немного.
С этими словами, стараясь больше не встречаться взглядом с Маргаритой, доктор выдала ей кучу направлений на анализы и процедила сквозь зубы «До свидания». Маргарита вышла из кабинета с ощущением бессильной злобы. Откуда у этой докторши такая уверенность, что ребенок будет несчастным? Но спорить и доказывать что-то было бесполезно. Маргарита давно поняла, что, однажды подсев на наркотики, ты автоматически переходишь в категорию недо-людей, и тебе отказывают в элементарных правах на любовь, дружбу, на желание иметь детей… К черту всяких врачей, подумала Маргарита, и выбросила пачку направлений на анализы в первую попавшуюся урну.
Подойдя к подъезду своей пятиэтажной «хрущевки», распахнула разрисованную граффити дверь и, прыгая через ступеньку, поднялась на пятый этаж. Войдя в квартиру, она прислушалась, было тихо, значит, мать еще не вернулась с работы. А ей так хотелось поделиться своей радостью! Последнее время они с мамой часто ссорились, но, несмотря на это в глубине души Маргарита знала, что мать никогда не бросит ее, никогда не предаст. Не было на свете более близкого человека для нее, чем мама, несчастная, измученная, бесконечно усталая, но такая родная мама.
Пройдя на крохотную кухоньку, она поставила чайник на плиту и выглянула в окно, положив ладонь на живот. Как ты там? Мысленно спросила Маргарита у того, кто теперь жил у нее внутри. Не стоит обращать внимание на всяких глупых теток! Я все равно никому не дам тебя в обиду!
Залязгал ключ в замке входной двери. Пыхтя как паровоз, вошла мать. Тяжело ей давался подъем на пятый этаж без лифта.
– Ты дома? – вяло удивилась мама.
В свои 45 она выглядела на все 60. И в этом была часть вины Маргариты, вины, едким червем грызущей душу, от которой так хотелось отмахнуться, но никогда не получалось. Это чувство доводило до слез, до отчаяния, до вспышек раздражения и злости, до яростных ссор, а потом снова оборачивалось слезами и раскаянием. И все возвращалось на прежний круг. Еще вчера Маргарита не знала, как вырваться из этого замкнутого круга, а сегодня все изменилось.
Мать, как робот, без всякой паузы переключилась с работы по профессии на работу по дому и механически принялась наводить порядок в квартире.
– Привет, мам! – произнесла Маргарита.
– Хоть бы посуду вымыла за собой, – не обращая внимания на приветствие, бесцветным голосом привычно заворчала мать, – Ты давно пришла? Что-нибудь ела?
– Только что. Я не хочу есть.
– Худющая как скелет, а есть, ничего не ешь! Так и заболеть недолго.
– Мам, мне с тобой поговорить надо…
– Денег не дам! Видишь ведь, и так еле сводим концы с концами… С тех пор, как отец умер, тяжело стало.
– Можно подумать, пока отец был жив, легко было! – усмехнулась Маргарита.
– Не смей плохо говорить об отце! – сразу вышла из состояния заторможенности мать.
– А я и не говорю…
– Он был очень хорошим человеком, просто жизнь так сложилась… Не выдержал он!
Маргаритин отец, идейный коммунист и очень честный человек, так тяжело переживал распад СССР и гонения на партию, что начал пить и заработал инфаркт, после которого так толком и не оправился. Он стал раздражительно злобным от собственного бессилия, постоянно срываясь на близких. И Маргарита, юная выпускница школы, застыла на пороге новой жизни, не решаясь сделать шаг вперед туда, где закрывались друг за другом заводы и фабрики, а на тех, что еще работали, месяцами задерживали зарплату, где ценники в магазинах сошли с ума, подчинившись олимпийскому призыву: «быстрее, выше, сильнее!», где мальчишку-брата отправили на настоящую войну. Отец умер вначале 1995-го, получив известие о гибели старшего сына при штурме Грозного под Новый год. Мать слегла с гипертоническим кризом. Жить не хотелось, настолько безнадежным и бессмысленным казалось будущее.
И в этот момент, как свежий порыв ветра в вязкой духоте комнаты без окон и дверей, в жизнь Маргариты ворвалась первая любовь. Утонченно-ироничный, отрешенный от неприглядной действительности, Лёша, Лёшенька, Алексей, протянул ей руку и повел в иллюзорный мир. Знала, что опасно, знала, что нельзя, но пошла, потому что любила до дрожи в коленках, до самозабвения, бездумно и отчаянно, как любят только в первый раз. Шагнула, как в омут, в котором даже смерть с любимым вдвоем не пугала. Но спустя какое-то время пришло осознание, что Лёше она нужна скорее, как восторженный зритель для самовлюбленного актера.
