Марине хотелось заорать во все горло, обругать кого-нибудь, ударить… но рядом никого не было. Может, оно и к лучшему? В таком настроении и до самого настоящего смертоубийства недалеко.
Схватив стоявшую перед ней на журнальном столике бутылку, Марина поспешно наполнила тяжелый хрустальный стакан. Стакан для виски, а она хлещет из него коньяк… ну и наплевать! Никто же не видит.
Попробуй она совершить такое нарушение приличий при Инне, шума было бы – до Москвы слыхать. Мачеха у нее… Стоп. Она же ей не мачеха. А кто? А никто. Посторонний человек. И отец – не отец, и бабушка – не бабушка… Но тогда что же получается? У нее вообще никого нет?!
Не может быть.
Хотя почему – «не может»? Именно так оно и есть.
Марину охватила безумная ярость. Да за что же ей такой кошмар выпал?! Чем это она провинилась перед судьбой? Мало того, что ей пришлось провести детство в совершенно первобытных условиях, так теперь еще и в сироты записали! В нищие сироты! Черт побери!!! Уроды!
Одним глотком осушив стакан, Марина злобно швырнула его в стену. Хрусталь со звоном разлетелся вдребезги, осыпав паркет и журнальный столик сверкающими осколками.
Марина машинально протянула руку к стене в поисках кнопки звонка… черт побери! У нее же теперь нет горничной! И что прикажете делать с этими дурацкими стеклами? Ну, блин! Неужели придется их как-то собирать? А как?
Убила бы ту голубоглазую сволочь, что сначала втерлась к ней в доверие, а потом просто-напросто взяла – и развалила до основания всю ее жизнь… Попадись ей сейчас под руку та дрянь – не задумываясь порезала бы на кусочки! И наслаждалась бы видом крови и воплями поганки, сломавшей все, что было у Марины!
Марина попыталась встать с кресла, но в мягкую подметку домашней туфли моментально воткнулся острый осколок, и Марина взвизгнула, ощутив укол. Ну все, стекло наверняка распороло вену, и теперь она истечет кровью!
Марина залилась слезами. Она жалела себя, жалела надрывно, до истерики, – и ненавидела весь свет.
Сидит она уже восьмой день в этой убогой квартирке, лишь изредка выходя за продуктами, спиртным и сигаретами, курит беспрерывно – и вспоминает, вспоминает…
Марину ничуть не удивляло то, что она так отчетливо помнит все до единого дни последних недель – дни, когда начались такие неожиданные и катастрофические перемены в ее жизни…
Еще бы забыть все это!
* * *
А ведь самый первый день был совсем обычным, не хуже и не лучше других. С утра пораньше Марина поскандалила с мачехой. Причиной было очередное «приключение» Марины, очередная ее дурная вылазка в мир, бесконечно далекий от того уровня бытия, на котором существовало семейство господина Дикулова.
– Ты хоть бы немного думала! – кричала Инна. – Какого черта тебя понесло в тот кабак? Это же настоящий притон! Тебе что, пойти больше некуда? Об отце подумай! В который раз его позоришь!
– Ой, помолчала бы! – огрызнулась Марина. – Тоже туда же, хранительница чести семьи!
– Да, представь, мне не безразлично, что скажут о моем муже!
– Зато его самого это не интересует, – язвительно рассмеялась Марина. – Он из себя благородного не строит.
Инна внимательно посмотрела на падчерицу и покачала головой:
– Марина, ты ошибаешься. Сергея очень тревожит твое поведение.
– Отвяжись от меня! – во все горло закричала Марина. – Отвяжись, дура накрашенная! Манекен ходячий! И отец из-за тебя таким же становится! Только и найдешь живых людей, что в дешевом кабаке!
Марину захлестнула жгучая волна ненависти к молодой мачехе, и она, схватив первую подвернувшуюся под руку вазу, изо всех сил грохнула ее об пол. Конечно, она предпочла бы запустить вазой в саму Инну, однако такого отец ей уж точно ни за что не простил бы. И еще где-то на краю сознания Марины промелькнула мысль, что вазочка-то антикварная и как бы папашка не взбеленился… но на это ей было чихать с высокой горки. Сам создал невыносимые условия для собственной дочери, так пусть теперь и хлебает полной ложкой. Какого хрена он снова женился? Что, подружек не хватает? Или решил наконец обзавестись законным наследником?..
Марину внезапно пробрало холодом.
А что, если отец и в самом деле надумал…
Что, если он оставит ее, старшую и пока что единственную дочь, без наследства, без денег… что, если ей придется жить так, как она жила в раннем детстве, в бабушкином доме? Заброшенная деревушка, бесконечные леса вокруг, бездорожье, безлюдье…
Марина стиснула зубы и выбежала из гостиной.
– Психопатка! – визгливо крикнула ей вслед очередная супруга отца.
…Она тогда была слишком маленькой и не понимала, как ужасна, просто чудовищна жизнь бабули… Ей казалось, что лучше их дома ничего на свете не существует. В тесной горенке всегда было тепло, уютно, даже если снаружи сердито гудела метель, даже если лес гнулся под бешеным ветром, если дожди лупили без остановки неделю-другую… Ведь в самые мрачные и унылые дни бабушка зажигала керосиновую лампу, и ее мягкий золотистый свет прогонял зимнюю тьму, как бы очерчивая защитный круг, в котором как раз и помещались Марина с бабулей. На столе трижды в день появлялась вкусная еда: жареная картошка с луком, или душистая пшенная каша на козьем молоке, или суп с сушеными грибами, а то и яичница… И хлеб. Бабушка пекла его сама в огромной русской печи, и караваи всегда получались у нее ровными, круглыми и пышными, и этот хлеб можно было есть без конца, таким он был замечательным. А из угла добродушно поглядывали на Марину бабушкины святые, перед которыми всегда мерцал огонек маленькой лампадки.
А летом!
Как только на солнечных пригорках прогревалась земля и начинали лезть из-под нее разные зеленые листочки, бабушка тут же принималась колдовать над ними, то варя суп из молодой крапивы, то заправляя кашу какими-то лесными травками… и все это было невероятно вкусно, и Марина уплетала кашу за обе щеки, а бабушка Наталья приговаривала:
– Кушай, девица, кушай, да старших слушай, да расти большая, крепкая и красивая, чтобы стать мужу хорошей женой да нарожать детишек здоровых и милых…
Потом в лесу поспевала земляника, потом лезли из-под желтой хвои ранние маслята… Марина уже с трех лет умела искать грибы, а маслята любила особенно, потому что они были такими смешными, яркими, скользкими и как будто живыми – выпрыгивали из пальцев и убегали в траву. Бабушка сначала жарила их в огромной сковороде на открытом огне, потом они томились в глубине печи за тяжелой заслонкой, а уж потом сковорода торжественно водружалась на стол, и Марина обязательно объедалась до того, что у нее вздувался животик. Бабушка смеялась и поила внучку отваром из сушеных листьев, названия которых Марина не знала. Бабушка не учила Марину разбираться в травах, потому что была уверена: внучке такие знания не пригодятся в ее будущей жизни.
