Ровно столько прекрасных дам – девушек, замужних молодиц и зрелых представительниц прекрасного пола, довольно уставших от жизни, составляли мой женский батальон в одном из престижных институтов Академии Наук.
И это, не считая программисток, аминокислотчиц и прочих удивительных «Цамок», как мы любили называть всех дамочек из Центра Автоматизации и Метрологии (ЦАМ)
Управляться с ними, особенно поначалу, было непросто, хотя, в свои двадцать девять, мне казалось, что после успешной защиты диссертации, десятка изобретений и научных статей, жизненного опыта у меня накопилось, хоть отбавляй.
Первой моей посетительницей «по личным вопросам» была Дора, бывшая, для моего тогдашнего мировосприятия, уже очень пожилой. В свои сорок с хвостиком, она была хорошей лаборанткой и могла перелопатить, не возмущаясь, горы монотонной и однообразной работы.
Я сделал вид, что не очень удивился словам о том, что муж заразил ее особым видом насекомых. Лобковых вшей, которых, в простонародье, называли «мандавошками», в то время, уже лечили. Однако Дора возмутилась, и ее крепко-крепко поколотили.
– Неужели в таком возрасте ещё существуют половые связи?, – необдуманно поинтересовался я, наверняка обидев, уже и так, расстроенную сотрудницу, – Чем же я могу помочь?
Дора, однако, ничуть не смутившись, предложила сходить вместе, в общежитие строителей, где им выделили небольшую комнатку и поговорить с мужем серьезно. Громадный синяк у Доры под глазом говорил сам за себя. А я, сдуру, взял и поехал.
Грязная обшарпанная общага, наполненная странными личностями, блуждавшими в густом перегарном тумане, встретила меня неласково.
– Ты сколько мужиков будешь к себе водить?!, – накинулся на Дору пьяный в дымину вахтёр, – хоть бы раз бутылку выставила!, – его возмущению, казалось, не было предела
Комнатка нашей лаборантки и ее достойного муженька находилась в самом конце коридора, тускло освещенного светильником, плотно засиженным насекомыми. Она была крохотной и очень скудно обставленной.
– Ну, и где муж?, – неуверенно озираясь, вымолвил я
– Муж объелся груш, – бодрясь, заявила Дора. – Давай, лучше выпьем для храбрости
Мне очень не понравилось, что нам должна потребоваться какая-то храбрость, но отказывать подчиненной было неудобно. И мне, уже тогда ценителю легких сухих вин, пришлось с трудом влить в себя половину гранённого стакана тяжелого, тёплого и противного портвейна.
А тут и муж подкатил. Детина был страшным, небритым, гориллоподобным типом. Выдающиеся надбровные дуги тревожно напоминали мне классические образы убийц из справочника Чезаре Лоброзо. По его мутному взгляду, угрожающе медленно переползавшему с бутылки на меня, потом на синяк у Доры под глазом, и обратно, мне ничего хорошего, в ближайшие минуты, уже не светило.
– Н-н-ну. Рассказывайте!, – угрожающе прорычал Васек, – как ласково называла его в институте Дора, легкомысленно создав у меня в мозгу совершенно ложное впечатление о Васечке, как о слабом здоровьем и субтильном доходяге
– Я тут по поручению общественности, – проблеял с безнадежным видом. У Вас такая хорошая работящая жена, а Вы ее заразили и избили, – очень необдуманно сорвалось с губ.
Расширявшиеся от ужаса глаза Доры, и медленно совершаемые Васьком угрожающие мыслительные усилия, отразившиеся на его неотвратимо красневшей физиономии, не оставляли никаких шансов на мирную богоугодную беседу. А именно таковая, планировалась мною в стенах академической лаборатории, располагавшей к теоретическим размышлениям
– Бежим!, – успела выдохнуть Дора, и со всех ног рванула в распахнутую дверь. Но Васек оказался довольно проворным для своих сотни килограмм и резво кинулся за ней, громко оглашая коридоры многоэтажным матом
Столбом простояв в оцепенении секунд десять, я решительно выскочил из окна на улицу, благо этаж был первым. Затем, быстрее ветра, я понёсся к ближайшей автобусной остановке.
Доре тоже повезло. На счастье, ей удалось укрыться в ближайшем милицейском пункте, предусмотрительно расположенном властями, прямо в здании той проблемной общаги. А Васеньку, в очередной раз, упекли на несколько лет, в места, не столь отдаленные.
С тех самых пор, я старался « мудрых» советов больше не давать и в личные дела сотрудников не соваться…
Впервые оказавшись в самолете, я оробел. Четверть века от роду, а не летал ни разу. Каждая лёгкая встряска заставляла нервно оглядываться на более опытных и бывалых соседей. По их реакции приходилось только догадываться, насколько были серьёзны те или иные покачивания, воздушные ямы и прочие неприятности.
Ту-134, казавшийся тогда огромным, за два с половиной часа, уверенно преодолел расстояние от Кишинева до Сухуми. Легко перепрыгнув Чёрное море, он приступил к посадке. Но тут, в тяжёлых грозовых облаках, началась такая катавасия, что испугался не только я, но и мой самоуверенный сосед.
– Ты, чего это, так за кресло вцепился?, – с ехидной улыбочкой поинтересовался он, в самом вначале ожесточённо развивавшейся тряски, – Ежели что, то, вряд ли, это поможет. Чик-чирик, – он показал пальцем вокруг шеи, – и, в миг, голову оторвет
Однако, через каких-то полминуты, когда тряска стала ожесточенной, он жутко побледнел, выпучил глаза и сам намертво ухватился за ручки кресел.
– Вах-Вах! Зачем я тэбэ слышал и сэл этот самолот?!, – раздалось истерическое причитание другого соседа, увенчанного огромной длинной кепкой-аэродромом
Ослепительные вспышки молний, без перерыва, сменялись грохотанием и бешеной вибрацией, выматывавшей душу. Самолёт снижался так стремительно, что, несмотря на объявление о посадке, казалось, что он, скорее, падает.
– Подстрахуй, – неожиданно обратился ко мне смертельно испуганный сосед. Он, вдруг, приподнялся и двинулся по круто накренившемуся салону, остановившись только у самой двери туалета. Она была заперта. Закрыта наглухо.
– Ну не сдержался человек!, – попытавшись что-то объяснить сморщившимся лицам окружающих, я двинулся за ним. Стюардессы, испуганно скрючившись на своих стульчиках, не делали никаких замечаний. Однако дверь в туалет, оставили безнадежно запертой. Так мы и приземлялись, стоя с моим соседом в наклонённом салоне авиалайнера, как в городском троллейбусе.
– На следующей, выходите?, – попытался я, хоть как-то, отвлечь его от кишечных спазм
– Слушай, друг, – глаза страждущего излучали такую муку, что я, содрогнувшись, совсем позабыл об аховой, почти аварийной, ситуации на борту.– Как только остановимся, помоги дверь быстро открыть! Мочи нет терпеть, – произнёс он, и крупные слезы, одна за другой, покатились по давно небритым щекам. х
