Я очень часто представляю, что бы произошло, если бы чья-то всемогущая рука заперла на засов клетку со всеми удобствами, в которой мы оказались вдвоем, конечно же, по ошибке. По нелепой случайности, о которой никто не задумался бы, наверное. Кроме меня.
Если такая рука могла кому-то принадлежать в мои школьные годы, то это были мои друзья.
– Вы сядете вместе.
Я смотрю на их смеющиеся лица и понимаю, что это не шутка. Они указывают на два кресла, где молчаливо устроились небрежно кинутые сумки: моя рядом с её, и мне становится радостно – радость закипает у самого края горла, готовая вырваться наружу коротким: «ХА». Не раскидистым смехом, как бы мне того хотелось, будь я один сейчас, а коротким и сдержанным «ХА», чтобы это восклицание практически никто не смог услышать. Я ничем не хочу обнаружить своё ликование, когда весь автобус забит людьми, и у меня хватает наглости скорчить досадующую физиономию.
Чтобы никто из них не дай Бог не догадался.
Чтобы никто из них не понял, как что-то внутри меня прямо сейчас грозится вылететь на волю – так пробка с характерным хлопком вылетает из бутылки с шампанским; так яркие салюты, пустившиеся друг за другом вдогонку, расходятся в ночном небе, рассыпая свои золотисто-красные ленты; так взрывается пожарный гидрант, пустив к небу свободную струю.
Радость, усевшаяся на моё правое плечо яркой птицей с радужным оперением.
Да, мне, чёрт возьми, радостно. И страшно.
Одновременно.
Страшно, что она не примет такое положение дел. Пересядет.
Страшно, что ей захочется быть как можно дальше от меня.
Как можно дальше от меня, но ближе к другим – желающих, надо заметить, предостаточно.
Но…
Но все остальные места заняты, и ей некуда садиться, кроме как рядом со мной – эти мысли возбуждённо подпрыгивают в моей голове, взявшись за руки. Так древние люди плясали у костров, благословляя начало начал. Дикие, сумасшедшие танцы.
Мне даже не приходит в голову, что ей может прийти в голову поменяться местами с кем-то из одноклассников – так я ослеплен своей безумной радостью. Оглядываюсь на друзей – они показывают мне большие пальцы, выставленные гордыми флагами, – всё схвачено и нужная территория уже оккупирована со всей возможной осторожностью. Я в свою очередь стараюсь не показывать никаких эмоций на своем лице и отворачиваюсь. Кидаю взгляд на разделительную полосу проезжей части, куда попадают солнечные лучи – её белый цвет кажется слишком ярким – из-за этого незаметно, что дорога в том месте не совсем ровная.
Этот белый свет слепит меня. И я, ослеплённый, не вижу, что может помешать мне сидеть с ней рядом, пока автобус будет наматывать километры до намеченной цели.
Сидеть с ней рядом.
Автобус – это небольшая клетка с окнами, которые нельзя открыть нараспашку. Автобус – это клетка с дверями, которые открываются только по нажатию кнопки. Это то самое место, где двое людей, которые очень плохо знают друг друга, смогут исправить это досадное недоразумение, – особенно в том случае, если они сидят вместе.
И у меня был шанс это исправить.
Боковым зрением я вижу, что она поднимается по ступенькам и вертит по сторонам головой, вычерчивая острым подбородком прямые линии в воздухе – ищет взглядом свою сумку. Затем подходит ко мне. Ближе и ближе. И я чувствую, как у меня перехватывает дыхание, а волнение, юлой вращающееся под кожей, на мгновение замирает, отдаваясь вибрацией в области горла.
– Мы сидим вместе? – вопрос задан спокойным, будничным тоном, не выражающим и толики удивления или недовольства.
И я небрежно бросаю это «Да», вдруг смирившись с тем, что она сейчас уйдет, помахав на прощание тонким запястьем, что, кажется, приросло сейчас к спинке моего кресла. Хочется вызывающе спросить «А что? Нельзя?», и тут же засмеяться над нелепостью этого вопроса, пряча лицо в раскрытых ладонях.
Конечно, нельзя…
Два разных мира: мой – такой легкий, ограждённый от реальности, но в то же время пристально смотрящий на неё в оба глаза, и её – полный бешенной энергии взаимодействовать с окружающими, вливаться и распространяться всюду, где бы она не появилась. Именно так я увидел её впервые и именно так я вижу её до сих пор: птица, распахнувшая свои крылья, обрамлённые золотом, птица, высоко парящая, всегда полная сил для того, чтобы прикоснуться к самому солнцу. Она вертится во внешнем потоке, а я смотрю на этот поток со стороны, постоянно делая выбор: прикоснуться к нему или оставить всё, как есть. И почему-то я всегда пролетаю мимо (обстоятельства ли это, или простое нежелание), взглянув лишь краем глаза на то самое солнце, в лучах которого она кружится.
– Я сижу у окна, – она начинает протискивать коленку в промежуток между моими коленями и спинкой переднего кресла.
– Хорошо, – я встаю и уступаю ей место. – Только на обратном пути пересядешь ближе к проходу. Это будет честно. Договорились?
– Ладно. – так быстро и так охотно соглашается.
Она садится на место у окна и я с удивлением замечаю, что её лицо озарено улыбкой, которую я тут же приписываю её небольшой победе. Что ж. Всё честно.
Она поворачивает голову ко мне и наши взгляды пересекаются в одном световом луче, сверкающем крупинками кружащейся пыли. Я смотрю ей в глаза и вижу ту самую чистоту голубого цвета, – такой бывает только в небе, когда ты поднимаешь голову вверх, а вокруг тебя распускается и сладко дышит нежным, апрельским ветром прямо в лицо весна, лаская пушистые ресницы. Прохладная и свежая, эта голубизна льётся навстречу моему взгляду и я впускаю её в свою грудь, чувствуя, как внутри разрастается сад полный розовых роз, что тихо роняют свои лепестки в невесомость. Автобус медленно отъезжает от места стоянки и во мне вновь поднимается волна радости, трогая самые заветные струны души.
Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru
