Взрыхленная почва была мягкой, как деревенское масло. Когда ее сжимали в горсти, она выдавливалась между пальцами черными жирными колбасками. Несъедобными…
Церемонию сократили до предела. Капитан Сандерс двумя ударами заступа вогнал самодельный крест в изножье братской могилы. Профессор Зайчик и младший двигателист Ковальский обнажили головы. Сандерс поднял над головой револьвер и несколько раз сухо щелкнул курком. Патроны приходилось экономить.
– Пора уходить, – сказал капитан. – В рубашке охлаждения трещина… Останемся… – Сандерс хмыкнул, – девушками интересоваться больше не сможем…
Ковальский, которому исполнилось всего-то двадцать пять лет, с тоскою оглядел заросли, со всех сторон обступавшие жалкую кучку уцелевших – ему очень не хотелось перестать интересоваться девушками. Потом Ковальский посмотрел на водянистый волдырь гигантской планеты, нависший над уродливыми кронами. Помощь могла прийти только оттуда – из проклятого космоса. Младший двигателист видел, что радист Кренкель успел отправить последнюю радиограмму. Этот длинный, словно жердь, похожий на дятла немец перестал стучать ключом за минуту до того, как потерявший управление корабль врезался в вершину черной горы.
Никому и в голову не приходило, что гора может подниматься за пределы атмосферы. К счастью для двух межпланетников и единственного пассажира, удар пришелся по касательной. Старший двигателист Грижас рванул рычаг управления циклотронами. Ядерное пламя в дюзах погасло. Серебристая сигара межпланетного корабля скользнула по обширной ледниковой морене и, кроша камни, скатилась к багряной стене джунглей у подножия горного пика. Подмяла под себя десяток деревьев и рухнула в глубокую долину, распугав местную живность. Корпус лопнул, внутренние переборки смяло гармошкой – пятеро из семи межпланетников погибли и теперь покоились в братской могиле, наспех вырытой уцелевшими счастливчиками.
По знаку капитана профессор и двигателист подняли вещевые мешки. Набиты они были не слишком плотно. Хватали все, что попадалось под руку. Сандерс был прав – времени на копошение в руинах корабля не оставалось. Надо было изо всех сил делать ноги, чтобы за несколько часов оказаться как можно дальше от места крушения. В сплошной стене джунглей едва просматривалась узкая тропа. Кто ее проложил – звери или аборигены, – выяснять было недосуг. Тропа куда-нибудь да приведет.
Крохотный отряд вошел под развесистые древесные кроны, внимательно всматриваясь в багровый полумрак. Обитатели красных джунглей тоже вглядывались в пришельцев, пытаясь понять, стоит ли связываться с этими странными двуногими существами.
Мостовой кран аккуратно уложил китовую тушу корабля на транспортную платформу. Локомотив взревел сиреной, окутался паром, запыхтел, медленно и плавно сдвигая с места свой короткий состав. Вездесущие бродячие кошки порскнули в заросли бурьяна.
Все было кончено. Капитан Гагарин проводил корабль задумчивым взглядом: тусклая обшивка, погнутые стабилизаторы, потемневшие от адского пламени дюзы. М-да, как ни крути, а жалко. Все-таки прослужил он на «Грезе пространства», почитай, десять годков… И вот теперь пришлось расстаться. «Прощай, любимая! Больше не встретимся…» Былую гордость Межпланетного агентства отправляли на слом.
Старший инженер верфи, грек Ангелопулос, пыхтя сигарой, свернутой из листьев венерианского табака, прогудел:
– Устарела посудина… Каждые полгода профилактика – это, братец, не дело. А вручную настраивать магнитные ловушки в полете – вообще самоубийство. Точность до трех микрон… Допуск полмикрона. Ошибется твой механик, и поминай как звали…
– Умеешь ты утешить, Аристофан, – хмыкнул Гагарин.
Грек доставал ему едва ли до плеча, но и снизу вверх он умудрялся смотреть покровительственно.
– Хочешь добрый совет, Георгий, – проговорил он. – Бери машину и поезжай в Ираклион. На площади Львов есть замечательное заведение папаши Зефироса. Вино, сочное мясо… А какие там бывают женщины! М-м-м… – Ангелопулос вынул изо рта сигару, зажмурился и сладко причмокнул.
Капитан засмеялся: немолодой грек знал его как облупленного.
– Как скажешь, дорогой, – улыбнулся Гагарин. – Загляну только в кубрик, помоюсь и переоденусь. Изгваздался весь…
Он пожал инженеру крепкую, темную от графитовой смазки руку и пошел к воротам дока.
Вечер стремительно превращался в ночь.
Крит не Северная Пальмира, где дневное светило уходит с небосклона не спеша и потом еще долго тянутся сумерки. Средиземное море, не хухры-мухры… Вроде малиновый диск только что парил над горизонтом и вдруг одним махом опустился в море. Почти как при облете Луны, когда Солнце ныряет за изъеденную кратерами кромку естественного спутника и корабль будто валенком накрывают…
Вымытый до скрипа, в чистом костюме, Гагарин вышел из кубрика – жилого помещения, где коротали время между сменами инженеры и техники Ракетной верфи космопорта Акротири, – и направился к воротам, где его ждала старенькая «Испано-сюиза». Хитрый грек Ангелопулос успел уже распорядиться. Капитан с удовольствием опустился на потертое кожаное сиденье, кивнул водителю-турку. Заклокотав движком, автомобиль выкатил за ворота на шоссе, почти точно повторяющее прихотливый изгиб береговой линии, и с маху вклинился в общий поток.
Гагарин откинулся на спинку и попытался расслабиться, но мешали мысли о предстоящей возне с бумажками. Корабль не женщина, с ним так просто не разведешься. Пока циклотроны дезактивируют, пока движки разберут, пока навигационные приборы опечатают. Месяца четыре провозятся, не меньше. И на каждую бумажку потребуют от бывшего капитана поставить визу. Да еще придется недельку покорпеть над отчетом о последнем перелете на Ганимед. И все это время придется торчать здесь, на Крите. А так хотелось вырваться в Россию, покутить в столичных ресторанах, попить ледяной водочки под цыганский хор, закусывая, само собой, икорочкой. Эх… Ладно, пока посмотрим, что может предложить бравому межпланетнику заведение папаши Зефироса…
Долго ждать встречи с сим заведением Гагарину не пришлось. Водителем турок оказался виртуозным. Он моментально перестраивался из правого ряда в левый, подъезжал к светофорам в то самое мгновение, когда желтый переключался на зеленый. Когда показались огни Ираклиона, водитель наддал. «Испано-сюиза» вырвалась из общего потока и свернула на маленькое шоссе, что петляло вдоль берега. Здесь движение было не столь интенсивным. Гагарин невольно залюбовался видом ночной бухты, над которой уже взошла луна. Темной скалой возвышались вдали бастионы древней крепости Кулес. На спокойной глади штилевого моря чуть покачивались мачты фелюг. Сверкающей гирляндой пылали в небе бортовые огни туристического дирижабля. Но очарование длилось недолго. Надвинулся большой город, вобрал в свои тлеющие, словно разноцветные угли, недра юркий автомобильчик.
