Здравствуй Читатель! Если ты читаешь это, значит я не зря потратил пять лет на эту книгу, с марта 2017 по декабрь 2021 года. В ней описаны мои фантазии и что-то из моей жизни. Используются не нормативная лексика, жаргон, всё то, как разговаривали в восьмидесятые, девяностые и двухтысячные годы. Все совпадения с именами, названиями фирм и изделий, чистое совпадение. Диалоги с первыми лицами государства, надеюсь, не обидели их и не оскорбили. Если это не так, то искренне приношу свои извинения.
Надеюсь, тебе понравится жанр и текст моей книги. Приятного чтения.
Пролог.
Где-то читал или слышал о том, что у человека, побывавшего на войне, получившего ранение, изменяется ДНК. Передаётся по наследству быстрая адаптация к экстремальным условиям до четвёртого колена. Потомки легче приспосабливаются к таким условиям, у них вырабатывается ярче инстинкт самосохранения, выживания и жизни на войне. В России, которая пережила Великую Отечественную войну, выиграла её, практически все приспособлены к таким условиям, правда это скрыто и проявляется, открывается у каждого по-своему. У кого-то проявляется само собой, кому-то нужен стресс, кому-то время.
Мой дед по отцу участвовал в походе на Польшу в составе Гомельского казачьего полка, был ранен в руку. После разгрома красной армии отступал не на Юго-Восток, как все, а пошёл севернее, в район города Люблин. Наверное, это спасло его и его сотню от плена. Под Люблином они захватили и разграбили замок, где дед поменял коня на свежего и украл княжну Роговицкую. Через два месяца вернулся с женой в южное Полесье, домой, где родился мой отец в 1929 году. В 1942 году отец в тринадцать лет попал в партизанский отряд, где два года воевал и выживал.
Мой дед по матери, воевал на Халхин голе, был ранен, потом, 1939 году, с белофиннами. В том же году родилась моя мама. Погиб дед в 1942 году под Москвой в контратаке, захоронен в братской могиле. В 1964 году мои родители познакомились и переехали в Москву. В 1965 году родился я, в месяц скорпиона, по дороге из деревни в Москву. Так начался мой жизненный путь и повествование книги в четырёх частях.
Солдат Империи.
Книга первая.
Закат.
Войне от колыбели
Я жизнь обрёк свою,
Мне стрелы в детстве пели,
Когда я спал «баю».
(сага об Олафе «Тригвасоне».)
В Москве в мае очень красиво, особенно там, где я живу. А живу я в микрорайоне «Курьяново» на юго-востоке. Район не очень старый по московским меркам, но очень красивый и зелёный. В городе много зелени: канадский клён, тополя. Но только в «Курьяново» растут каштаны в огромном количестве. Сам по себе район тихий, обособленный, весь утопает в зелени каштанов, сирени, клёнов, тополей и фруктовых деревьев. Строили его пленные немцы после войны, поэтому он двухэтажный, с садиками, сарайчиками, ровными параллельными и перпендикулярными улочками. В которых, впервые попавшие к нам, частенько плутают. Мы сидим на каштановом бульваре на качелях с моим армейским другом Кудриным Юрой и тихо переговариваемся. Он удивлённо смотрит на цветущие каштаны и ростовским говором медленно растягивает слова:
– Куда ты меня завёз, Поводырь? У нас в Ростове дома лучше в двадцать раз, хоть и построены при царе горохе. И это Москва? Чего молчишь, как рыба об лёд?
Я молча улыбнулся, сделал затяжку папиросой и протянул её Юре.
– Откуда? – спросил он.
– Ис-сыкульский. – ответил я и выдохнул дым.
– Где взял?
– Знакомые привезли из Киргизии. Музыканты.
– Они все пидоры, – сказал Юра и протянул свою руку-лопату за папиросой. И тут же добавил – Чё так мало?!
– Кури, мало будет, через бутылку догонишься. – буркнул я.
– Это как? – спросил Юра и затянулся на пол папиросы.
– Увидишь… Как батя твой? Лупит тебя, дурака, по башке дохлой кошкой по-прежнему, что бы не тормозил? – подколол его я.
– Постарел, – ответил он, не обращая внимания на мой прикол.
– Хату снял для меня? – Спросил он и выпустил дым, закашлялся и выдавил из себя, – Злой «ганжибас».
– Не хуже Чуйского, или Афганского, – сказал я.
– Да ладно гнать, Чуйский – это Чуйский! – затянулся Юра, папироса кончилась.
– Не бздишь? -прозвучал мой вопрос.
– В смысле? -ответил Юра, глаза его забегали и тут же остановились.
– Я про завтрашнюю встречу – сказал я и достал вторую папиросу.
– Есть немного, – и тут же добавил – Не боятся только дебилы и психи. А чё такой косяк маленький? Слышь, ты его по себе забивал? Сам огрызок и «штакет»* такой же.
Я ухмыльнулся и ответил:
– Такую лошадь как ты, не прокормишь и не обкуришь. Гашиш для удовольствия, а не для коматозного ступора, к которому ты всё время стремишься. – отпарировал я.
–Слышь, Поводырь, как завтра всё пройдёт? А? Вдруг отомстить приехал «Ганс»? -занервничал мой дружок.
– Всё будет в ёлочку, место наше и своих парней я подтянул на завтра. Успокойся. – похлопал я его по колену.
*****
Попал Юра в эту историю без меня, что противоречило нашим дружеским отношениям. Обычно гадость, какую-ни-какую, придумывал я, а исполнял, задуманное мною, он. Мы тогда были в Боснии как инженеры-электрики и помогали христианам против мусульман. Я ушёл с «серыми волками» на мост, а «Большой» остался один, без меня, вот и влип в историю. В диверсионную группу потребовался снайпер, так как – их подорвался на мине. И мне предложил наш советник сходить на мост вместо выбывшего. Юру не взяли вместе со мной, очень большой, да и за чем второй пулемётчик. Юра бузил и настаивал на том, что мы всегда вместе и дополняем друг друга, что я без него пропаду. Но всё было тщетно. Чтобы он не доставал всех, его тут же направили на передовую, выдав ему пулемёт и проводника. Уходя, он долго держал меня за руку и напоследок обнял меня и сказал:
–Ты, это, возвращайся давай, живой, а то чё я тут без тебя буду делать.
Он побаивался оставаться один, ведь привык, что я всегда рядом. Я думал, принимал решение, а он исполнял. Сейчас же он уходил без меня с проводником, с незнакомым ему человеком, да ещё не говорящим на русском. Мы ушли на следующий день, в тыл к хорватам-мусульманам, к стратегическому мосту за 130 километров. Нас могли перебросить на «вертушке», но командир отказался, мы ушли пешком через линию фронта. В этом был свой резон. Ведь вертушку могли сбить или засечь, где нас высадили. Вернулись мы через две недели и тогда я узнал, как Большой отличился.
Уходя, Большой с тоской посмотрел на меня и вздохнул, затем повернулся к проводнику – боснийскому сербу и спросил:
– По-русски шпрехаешь, бестолочь? – Серб не ответил. Юра добавил с раздражением – Хоть «му» скажи, нерусь. – Серб что-то сказал на своём языке.
– А я думал тебе мусульмане язык отрезали, а оказывается нет. – сказал Юра и тут же добавил – Дорогу знаешь? Не заблудимся?
