Протяжно, с усилием вздохнув и издав горлом хрипловатый, придушенный звук, похожий на стон, Андрей открыл глаза, чуть приподнял голову с подушки и, видимо, ещё не совсем проснувшись, некоторое время немного ошеломлённо, будто не узнавая окружающей обстановки, оглядывался по сторонам.
Но остатки сна постепенно рассеялись, все расположенные вокруг предметы, хотя и в значительной мере скрадываемые наполнявшим комнату сумраком, были опознаны, и Андрей, окончательно убедившись, что он находится в своей спальне, в своей постели, а всё привидевшееся ему только что – не более чем не слишком приятный сон, – слегка усмехнулся, качнул головой и, опять уронив её на подушку, принялся восстанавливать в памяти своё странное, несколько мрачноватое сновидение.
Ему приснилось, что он купается в реке. Однако он не испытывал при этом тех ощущений, которые обычно переживал во время купания. А это почти всегда были удовольствие, лёгкое, неутомительное напряжение в конечностях и порой какая-то беспричинная, детская радость, прямо-таки восторг, когда тело переполняет непередаваемое ощущение свежести и полноты жизни, когда в нём чувствуется неисчерпаемая, несокрушимая молодая сила, и хочется плыть всё дальше и дальше в сверкающей и переливающейся в солнечных лучах, тёплой, как парное молоко, нежно ласкающей и щекочущей кожу воде.
Но теперь всё было совершенно иначе, совсем не так, как обычно. Всё было с точностью до наоборот, как в кривом зеркале. Небо было низкое, мутное, грязновато-серое, без малейшего просвета и даже намёка на него; берега реки тонули в тусклой, непроницаемой дымке, и непонятно было, далеко они или близко; вода же, в которой он неизвестно как и зачем очутился, была холодной, тёмной, нечистой, как будто стоячей, и к тому же какой-то сгущённой, тягучей, вязкой, точно кисель, так что трудно было в ней двигаться, – каждое движение стоило ему немалых усилий и утомляло его всё больше.
Он ничего не понимал. Ни где он, ни как он тут оказался, ни что ему теперь делать. Он лишь недоумённо озирался вокруг в тщетных попытках различить хоть что-то в медленно клубившемся окрест молочно-белом тумане, плавно перетекавшем и сливавшемся наверху с затянувшем небосвод плотным облачным слоем. И эта неясность и непонимание действовали угнетающе, рождали напряжение, тревогу, смутные опасения.
Однако не это было самое страшное. Нечто действительно пугающее и жуткое ждало его впереди. Он уже довольно долго беспомощно и бесцельно барахтался в тяжёлой, клейкой, до предела затруднявшей и сковывавшей движения воде и начинал выбиваться из сил, как вдруг почувствовал лёгкое холодное прикосновение к своей ноге. Он не придал этому особого значения, решив, что ему показалось. Но вскоре прикосновение повторилось, и на этот раз оно было более продолжительным и явственным, так что нельзя уже было думать, что это обман чувств, что ему просто почудилось.
Он тут же прекратил свои бесполезные, лишь обессиливавшие его телодвижения и почти неподвижно замер на поверхности воды, пытаясь понять, что всё это значит, и с растущим беспокойством ожидая, что будет дальше. У него возникло предположение, что там, в глубине, под плотной, непроглядной толщей густой мутной воды скрывается что-то живое, грозное и враждебное ему, что вот-вот схватит его, ослабшего, беспомощного, неспособного оказать серьёзное сопротивление, а главное, не представляющего, с кем или с чем он имеет дело. Схватит и утащит на дно. В вечную темноту, в холод, в небытие…
И это предположение, к ужасу его, в следующее мгновение становится реальностью. Кто-то невидимый и неведомый, притаившийся в тёмной пучине, уже не касается, а с силой хватает его за ноги и начинает тянуть вниз. Он на несколько секунд с головой уходит под воду, захлёбывается и неистово, с неизвестно откуда взявшейся силой двигает руками и ногами, извивается всем телом, чтобы как можно скорее, пока не стало слишком поздно, пока у него ещё есть силы, вырваться из рук таинственного подводного врага, глотнуть воздуха и попытаться спастись.
И это поначалу удаётся ему: он выдёргивает свои ноги из сжимавших их холодных, скользких, похожих на щупальца рук, всплывает на поверхность, выплёвывает несвежую горьковатую воду, которой успел наглотаться, и жадно, широко открытым ртом, как рыба, выброшенная на берег, вдыхает воздух. А затем, не медля ни секунды, в лихорадочном темпе двигая конечностями, начинает плыть к берегу, хотя и не видит как следует этого самого берега, затянутого зыбкой туманной пеленой, и не представляет себе, как он далёк и есть ли он вообще.
Но уплыть далеко у него не получается. Очень скоро вокруг его щиколоток вновь крепко смыкаются уже знакомые ему ледяные щупальцеобразные пальцы и опять увлекают его под воду. И он снова, захлёбываясь, задыхаясь и стремительно теряя последние силы, судорожно дёргается, бьётся, вырывается, отчаянно сопротивляясь загадочному, незримому – и оттого ещё более опасному и страшному – противнику.
Впрочем, не такому уж незримому: барахтаясь в воде и вращая вокруг себя расширенными, выпученными глазами, он смутно различает внизу, у себя под ногами, в темневшей там глубине, чьи-то неясные, бесформенные, едва уловимые очертания, крайне отдалённо, скорее как предположение, напоминающие контуры человеческого тела.
Новый, ещё больший приступ ужаса, охватывающий его при этом, придаёт ему сил, наличия которых он уже не подозревал в себе, и буквально выталкивает его на поверхность, во второй раз вырвав его из цепких рук подводного чудища.
Однако этот прилив сил оказывается очень коротким и, очевидно, последним. Вынырнув, извергнув из себя отвратительную затхлую воду и с трудом отдышавшись, он вновь, уже скорее машинально, чем осознанно, пытается плыть в сторону почти невидимого, едва угадываемого, словно ускользающего берега, но чувствует, что сил ни на это, ни на что другое у него уже нет. В глазах мутится и темнеет, голова тяжелеет, будто наливается свинцом, и еле держится над водой, руки и ноги немеют и двигаются всё медленнее и слабее, увязая в обволакивавшей их густой, незыблемой, мёртвой воде. И в результате, вместо того чтобы хоть понемножку, хоть чуть-чуть продвигаться к спасительному берегу, где его ждало избавление от угрожавшей ему смертельной опасности, таившейся в реке, его вконец изнемогшее, будто парализованное тело мало-помалу цепенеет, деревенеет и с головой погружается в воду, не в состоянии удерживаться наверху и вести неравную, безнадёжную, заранее обречённую на поражение борьбу с неведомым могучим врагом.
А враг этот между тем не дремлет. Он не спешит, не делает больше лишних движений, не хватает, как только что, свою жертву за ноги, а просто внимательно и зорко наблюдает за ней из глубины, по-видимому в твёрдой уверенности, что измождённый, выбившийся из сил пловец никуда не денется и, окончательно изнурённый, обездвиженный, неспособный даже к самому слабому отпору, вот-вот окажется в его ледяных смертоносных объятиях.
