© Толстиков А.Г., Шушанян Н.Р.
© Лобов И.С., фотосъёмка.
Автор картины «Каэтана» на обложке – действительный член РАХ А.Г. Толстиков.
Холст на оргалите, масло, 40х36. 2018
* * *
«Пусть Империя шагает вперед, а мы закроем дверь, поднимемся на самый верх нашей башни из слоновой кости, на самую последнюю ступеньку, поближе к небу.
Там порой холодно, не правда ли? Но не беда! Зато звезды светят ярче…»
Гюстав Флобер
* * *
Зазывной фанданго
Страстная испанка
Ловко отбивала
Крепкими ногами,
В такт гитарным ритмам
Разлетались вихрем
Складки на подоле
Кружевного платья!
Били в кастаньеты
Все ее товарки,
Голос одинокий
Выводил рулады
Терции пассажей
О любви несчастной…
Гойя присел на краешек кресла и устало взглянул на законченную работу.
Каэтана улыбалась ему с портрета, слегка прищурив один глаз…
«Привет, милая Каэтана! Как же ты прекрасна!» – сказал он портрету.
«Здравствуй, мой любимый Франчо!» – раздался голос Альбы за его спиной.
Гойя вздрогнул от неожиданности и обернулся. На пороге мастерской стояла Каэтана в роскошном белом платье, перехваченном в талии малиновым поясом.
Каэтана: «О, мой милый Франчо, прости, я, кажется, испугала тебя. Ты ведь меня не ждал? Я решила не предупреждать тебя о своем приходе! Захотелось сделать тебе сюрприз! Очень соскучилась по тебе и твоим теплым ладошкам! Ах, Гойя-Гойя! Кто бы знал, как я люблю тепло твоих рук. Милый-милый, ну иди же ко мне, обними и поцелуй свою Каэтану!»
Каэтану Альба и Франсиско Гойю нередко называли самой темпераментной влюбленной парой. Во многом благодаря этой горячей влюбленности в свою музу Гойя создавал гениальные полотна и дышал полной грудью. Несмотря на многочисленные ссоры и временные расставания, эти двое не могли жить друг без друга. Казалось, ничего не может их разлучить. Даже смерть…
Каэтана: «Гойя, ты же знаешь, что я не боюсь показываться с тобой в людных местах Мадрида. Я кому угодно могу сказать, что ты мой любовник… Даже этой выдре королеве. Я независимая женщина. И если я захочу…, хотя кто знает, что я захочу…»
Гойя: «Ты всегда так говоришь в порыве любовной страсти, при этом часто противоречишь сама себе. Ты боишься умереть от тоски, если я уйду от тебя, и в тоже время крутишь на стороне романы и клянешься, что любишь меня. Как такое можно сочетать? Как мне поверить в твою искренность?»
Каэтана: «Франчо! Разве я сказала, что умру от тоски, если ты уйдешь от меня? Мне кажется, что я могу умереть, если ты уйдешь сейчас, мой милый»
Гойя: «Каэтана! Нужно ли мне повторять, что ты для меня единственная женщина в мире, самая прекрасная, свободная, смелая и бешеная. Окружающий мир существует для меня лишь потому, что в нем есть ты! И работать я способен только потому, что люблю тебя! И так будет всегда!»
Каэтана: «Гойя! Я доказала, что достойна твоей любви, когда боролась за твою жизнь. Я победила смерть, не позволила ей забрать тебя у меня, и коль скоро я победила, то не отдам свою добычу за бесценок. Назовем мое желание бороться за тебя моим постоянством!»
Многие авторы в своих книгах, посвященных Гойе, пытаются ответить на вопрос, позировала ли гордая и свободолюбивая герцогиня Альба для известных полотен с махами. Этим вопросом уже два столетия задается вся Испания и половина всего цивилизованного мира. Многие сходятся в том, что скорее всего на полотнах Гойи мы видим обобщенный тип южной красоты – в ее самом уточненном варианте. Существует версия, что обе картины – «Маха» и «Маха обнаженная» – были написаны по заказу Мануэля Годоя, министра двора короля Карла IV, сластолюбца и любовника королевы Марии-Луизы…
Наиболее правдоподобную версию написания «Махи обнаженной» мы находим в работе известного английского искусствоведа Джона Бёрджера: «…никто не позировал для варианта с обнаженной махой. Гойя написал второе полотно, используя первое. Глядя на картину с одетой махой, он раздевал ее в своем воображении и фиксировал на полотне то, что ему грезилось.… Позы на обеих картинах идентичны во всем, кроме положения правой (дальней от зрителя) ноги. Это, конечно, не случайность, а воплощение определенной идеи: «Давайте представим, что одежды на ней нет». Если бы он писал с натуры, с интервалом между сеансами, то разница в позах неизбежно была бы намного существеннее. Еще важнее другое: сам характер очертаний и форм обнаженного тела на картине.… Никогда грудь у лежащей женщины не примет подобную формую. Версия с одетой махой дает этому объяснение. Поддерживаемая платьем и корсетом, грудь дает именно такую форму… Гойя как бы сдернул шелк, открыв кожу, только забыл, что при этом должна измениться и форма груди. То же можно сказать о заложенных за голову руках, особенно левой. В обнаженном варианте эта рука гротескно – вплоть до неправдоподобия – толста. По толщине она не меньше, чем нога повыше колена…»[1]
Заметим, что Гойя нередко пренебрегал реальными пропорциями, изображая фигуры на своих полотнах «слишком тонкими, руки и ноги неправдоподобно маленькими» или большими. «Эта вольность – отличительная черта искусства Гойи, который внимательно изучая натуру, никогда не был ее рабом. Нередко его модели представлены откровенно позирующими, так что позы порой кажутся искусственными. Но эта искусственность парадоксально оборачивается живой экспрессией…»[2]
Гойя: «Да, тебе легко кидаться словами, разыгрывать интермедии, которые я не понимаю и не принимаю! Прогони прочь от себя этого тореро Ромероса, он меня раздражает, у меня есть темное чувство, что этот парень не зря крутиться около тебя. Ты его привадила. С каким вожделением он смотрит на тебя, растерзал бы его за это. И ты, ты тоже не лучше! Ты – бесстыжая! Пялишь на него свои глаза, играешь веером, даешь понять, то, что… Я не в силах это вынести! Если ты не прекратишь заигрывать с этим тореро, я его убью!»
Каэтана: «Успокойся, Франчо! Возьми себя в руки! Неужели моя маленькая шалость с Ромеросом тебя так огорчает. Не пойму, почему? Или ты хочешь, чтобы я невинные увлечения держала в тайне от тебя?»
Гойя: «Каэтана, не ты ли совсем недавно клялась мне в вечной любви, а я, развесив уши, слушал твои лживые слова, принимая их за правду! Ты в последнее время подчеркнуто даешь мне понять, кто я такой! Да, я бедный художник, но я и богат, как художник! Никто не может со мною сравниться, даже ты, несмотря на свое высокое происхождение. Знай, – только благодаря моему таланту и портретам, что я писал с тебя, в будущем вспомнят о Каэтане Альба! Не заносись слишком! Ты же сама не раз твердила мне – постоянство, постоянство, а теперь так легко нарушаешь это слово! Ты думаешь, что я оставлю тебя?»
