Глава первая, в которой почтенный купец Рахматулло оказывается в ханском дворце
С чего начать сие повествование, где сладкое оказалось ядом, а соловей обернулся филином? Не с того ли солнечного утра в Бухаре, когда по всему городу раздавались крики глашатаев:
– Именем Аллаха всемилостивейшего и милосердного! В пятницу после хутбы в мечети в ханском дворце состоится состязание поэтов во всех жанрах стихосложения, известных как касыда, газель, рубаи1. Да усладят поэты музыкой стихов слух великого хана! И дарует великий хан лучшему из лучших золотой слиток размером с верблюжью голову! В пятницу в ханском дворце именем Аллаха всемилостивейшего и милосердного!
Я со скучающим видом собирался прикрыть ставни, но в это время позади меня раздался голос моего господина, купца Рахматулло:
– В пятницу в ханском дворце будет весело! Думаю, нам стоит пойти туда, Мамед…
Купец Рахматулло, мой хозяин, хотя я почёл бы за честь называть его своим другом. Он родился в Бухаре в бедной семье и был взят на воспитание в дом своего дяди. Позже во время путешествия он и его дядя попали в плен к разбойникам в порогах Амударьи. В конце концов, Рахматулло вернулся домой, а его дядя сгинул в пустыне. Вступив в права наследства, полученного от дяди, мой будущий хозяин, проявил недюжинную сметку и вскоре завоевал себе уважение среди купцов Благородной Бухары. В те дни, когда началось наше повествование, было ему лет тридцать пять, носил он средних размеров бороду и был в расцвете мужских сил.
Дом господина стоял в квартале Святой Порог, том квартале, где была келья почившего шейха Бахауддина Накшбанда и где издавна селились торговые люди.
Меня же, Мамеда, мой господин выкупил из плена у хивинцев, когда я сидел в смрадном зиндане, ожидая своей участи. Я родом из персидского города Табриз и в детстве выучился читать и писать у муллы из мечети, прежде чем меня захватили хивинцы во время одного из своих набегов. Моё знание грамоты немало помогает моему нынешнему хозяину. Но уверен, что собственный удел сироты сподвиг купца Рахматулло выкупить меня из плена. Так или иначе, я сделался его верным помощником во всех начинаниях и ныне льщу себя надеждой, что я был ему больше другом, нежели слугой.
– Вы, правда, хотите оправиться в ханский дворец, мой почтенный господин? – с готовностью откликнулся я.– Неужели, вам нравятся все эти поэты? На мой взгляд, – осмелился высказать своё мнение я, – Каждый из них самовлюблён и глуп, словно шакал, свалившейся в бадью с разными красками и после этого вообразивший себя павлином.
– Между прочим, мауляна Руми2, поведавший нам историю о шакале, вообразившем себя павлином, тоже был поэтом, – хитро улыбнувшись в бороду, прервал меня Рахматулло. – А ты, как всегда, поспешен и горяч, мой мальчик.
– И всё равно, – продолжал упорствовать я. – Чудные они люди, все эти поэты! Воспевают вино, а сами ходят в рубищах, воспевают женщин, а матери прячут от них своих дочерей, воспевают свободу, а сами нередко корпят над бумагами в убогой канцелярии или смотрят в рот какому-нибудь владыке вроде нашего светлого хана! О розоликая, о луноликая, – не сдержавшись, поддразнил я говор стихотворцев. – Интересно, если бы кто-нибудь из них угодил в зиндан к хивинцам, хватило бы у него духа воспеть вонючие стены, кувшин с тухлой водой и заплесневелую лепёшку?!
Рахматулло ласково потрепал меня по плечу и сказал:
– Я знаю, тебе довелось много пережить, мой мальчик… Но я думаю, нам стоит пойти к хану в пятницу. Туда приглашают и нескольких именитых купцов нашего благородного города, в том числе и меня… Ведь там будут не только поэты…
– Не только поэты? – озадаченно переспросил я. – А кто же ещё?
– Видишь ли, Мамед, – начал издалека свой рассказ мой господин. – В последнее время Константинополь пришёл в упадок, в любой миг турки-османы могут взять его. Вот почему купцы ищут новые пути в Индию и Китай, а тот путь, что вёл туда из Благородной Бухары, приходит в упадок. Дней десять назад к нам прибыло посольство из Китая, дабы заключить с ханом новый торговый договор. Не буду скрывать, по слухам, что дошли до меня, он менее выгоден для нас и более выгоден для властей Поднебесной державы. Но выбора у нас нет…Хан желает убедить послов в блеске нашей державы, собственно для них он и затеял это состязание…
– Если в Китае сейчас правят наши враги? – удивился я, – Тем более не следует нам приходить во дворец!
– Ты не прав, Мамед! – немного осуждающе взглянул на меня Рахматулло. – Нам нужно изучить, что за людей прислал китайский владыка для переговоров с нами. Дошло до меня, что посол Чжан Лао – Железный Чжан, по слухам, весьма бескомпромиссный и своенравный чиновник. – А вот переводчик миссии Ли Ши мой добрый знакомый, весьма способный юноша, такой же, как и ты, – объяснил Рахматулло с теплотой в голосе. – Но совсем не такой горячий и поспешный с выводами. Одним словом – нам стоит пойти в ханский дворец в эту пятницу! – заключил мой хозяин.
Итак, в пятницу после молитвы мы вместе с моим хозяином, купцом Рахматулло, отправились в ханский дворец. Против моих ожиданий поэтов, готовых принять участие в предстоящем состязании, оказалось немного. Как пояснил мне мой господин, каждый сочинитель стихов, желающий предстать перед ханским ликом вместе со своими творениями, должен был перед этим представить на суд комиссии во главе с великим визирем десять рубаи, четыре газели и одну касыду. И только ежели члены комиссии находили предложенные стихи мастерски написанными, врата ханского дворца оказывались открытыми перед их автором.
Вот потому-то мы и встретили в тронном зале не более десяти человек. Наше внимание сразу привлёк рослый, крепкий старик лет шестидесяти пяти в бедном, залатанном халате. Он, размахивая руками, о чём-то спорил с каким-то коротышкой. Коротышка также был одет в бедный халат, но голову его украшала нарядная тюбетейка.
– Будь на то воля Аллаха! – вопил старик. – Я бы подарил тебе слиток золота размером с голову ишака, лишь бы ты больше никогда не написал ни бейта!3 – Всё равно! – мстительно заключил он. – Всё равно тебе, Абдулло, никогда не стать вторым Омаром Хайямом или Рудаки!
– Ты, верно, сказал, мой почтенный друг: «Если будет на, то воля Аллаха», – с притворной вежливостью улыбнулся коротышка. – Пока же воля Аллаха не простирается даже на то, чтобы скрыть все заплаты на твоём халате.
– Да, халат у меня весь в заплатах! – не уступал старик – Но внутри я – богач!
– Ты богач?! – не унимался коротышка. – Да твои стихи на тюркском, подобны вою шакалов или рёву диких верблюдов в пустыне! Только стихи на на фарси достойны звучать в стенах великолепного дворца нашего светлого хана!
