Юлия Власова - Соната для Пина и Бара

Иллюстратор Ольга Сергеевна Черепович-Калиненко

Дизайнер обложки Ольга Сергеевна Черепович-Калиненко

© Юлия Андреевна Власова, 2017

© Ольга Сергеевна Черепович-Калиненко, иллюстрации, 2017

© Ольга Сергеевна Черепович-Калиненко, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4474-1799-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

…буфеты города Соль терпят значительный убыток

– Пусть мои клавиши рассыплются в порошок, если этого выскочку не поставят на место! – в сердцах воскликнул Пин и со всего размаху уселся на табурет. Табурет заскрипел, но выдержал.

– Чего это ты с утра не в духе? – поинтересовался Бар, начищая перед зеркалом свои позолоченные тарелки. Когда Бар ходил, они качались и легонько бряцали у него на голове. – Звенишь, как расстроенные цимбалы.

– Репетиция длилась всю ночь. И мало того, что дирижер отчитывал нас за огрехи, так еще и Рояльчик невесть кого из себя строил. Знаешь, что он заявил? Он сказал, что в оркестровой яме держать партию гораздо важнее, чем на сцене. Потому что участников оркестра не видно, и внимание зрителя целиком сосредотачивается на звуке!

– Ну, и правильно он сказал, – отозвался Бар. – Вы напрасно завидуете Рояльчику. Пусть он сейчас на сцене, но ведь никто не поручится, что он пробудет там вечно. Однажды нам всем придется с треском провалиться.

– Решил примерить на себя роль философа? Не выйдет, это моя роль, – усмехнулся Пин.– Ладно, я больше не злюсь. Вот дай только выпить стаканчик «антимоля»…

Оперный театр

В музыкальной стране Афимерод… Нет, не так. В музыкальной стране под названием Яльлосафим… Ох, опять не то. Никогда со мной такого не случалось, чтобы пот градом лил уже на первых строчках. Понимаете, какая штука: мой приятель Пин (а полностью – Пианинчик) ни за что не станет читать повесть, если увидит, что его родину назвали в басовом ключе – Яльлосафим. А Бар, тоже мой закадычный друг (его полное имя Барабанчик), сочтет меня последним предателем, если обнаружит, что страну музыкальных инструментов обозвали Афимеродом (в скрипичном ключе). Пин и Бар по этому поводу ссорятся регулярно, каждые несколько дней. Удивительно, как при подобных обстоятельствах они еще уживаются под одной крышей!

В общем, думаю, никто не обидится, если впредь я буду вести рассказ о Стране Музыкальных Инструментов. Итак, в этой стране, в городе Соль, жили да поживали (не всегда дружно) … сами знаете кто. Разные Скрипки, Виолончели, Арфы, Гитары и прочий народ. А также единственный и неповторимый злющий Треугольник.

Порой, когда сезон концертов и выставок подходил к концу, они расслаблялись и величали друг друга не иначе как:

– Эй, ты, Струнный!

– Эй, ты, Духовой!

– Эй, ты, Удар…

Ударные фамильярности в свой адрес не терпели. У них не было жил и, тем более, крови, но всё-таки что-то в них такое бурлило. Что-то боевое. В их число входил и Бар. Если кто-нибудь позволял себе колкость по отношению к нему или к его кузенам Литаврам, он тотчас пускал в ход барабанные палочки, и тарелки у него на голове начинали угрожающе позванивать.

Но, в большинстве своем, жители музыкальной страны были вполне миролюбивы. Разве только старый Баян, подвыпивши, становился чересчур прямолинейным и резал правду в глаза каждому встречному.

Музыкальные инструменты были охочи до импровизации. Они импровизировали днем и ночью. И лишь в оркестре Оперного театра импровизировать запрещалось. Оркестрантов держали в черном теле.

– Мы не оркестранты, а настоящие арестанты, – возмущался Гитарчик, который не мыслил себя без бардовских песен.

Но мало того, что за самодеятельность наказывали, так существовало еще и неравенство: тех, кто выступал на сцене театра, холили и лелеяли, а вот тех, кто работал под сценой и за кулисами, не ценили ни на грош. Вернее, так считали сами «обитатели» закулисья. «Обитатели» оркестровой ямы (или просто Ямы) мыслям предпочитали действие.

– Свергнуть Рояльчика! Свергнуть Рояльчика! – скандировал злющий Треугольник во время одного из антрактов. Скрипки и Виолончели нарочно создали в Яме шум, чтобы дирижер не услыхал бунтарей. Треугольнику вторили. Треугольника уважали. К мятежникам примкнул даже Пин, хотя клавишные инструменты искони считались элитой. И к тому же, где это видано, чтобы клавишный восставал на клавишного?!

Ох, как Рояльчика ненавидели! Его презирали за то, что он красуется на подмостках. Ему завидовали оттого, что он белый, начищенный и громкий. А Рояльчик всех любил. Он свято верил, что все до единого сладкозвучны и что ничьи струны не могут лопнуть от злости. Добрый и успешный. Семейство Роялей могло бы им гордиться…

После очередной репетиции Пин вернулся домой с каким-то настораживающим блеском в глазах.

– Долой рабовладельческий строй! Хотим равноправия! – с порога сказал он.

– Если кто из нас и раб, то уж точно не ты, – заметил Бар. – Вон мне сегодня так вкалывать пришлось – о-го-го! Проверка баров – это, знаешь ли, не сахар. Я полгорода с бумагами оббегал. Устал, как набат при стихийном бедствии.

– Мы свергнем устои Оперы и напишем свою пьесу. Отныне Рояльчику не жить! – захохотал Пин, и струны у него внутри напряженно загудели.

– Даже не думай об этом! Я знаком с Рояльчиком, и заявляю с полной уверенностью: он кристальной души инструмент. Если вы его обидите, я… Я… Уеду жить в провинцию! В город Ре!

Пин оторопел.

– Неужто уедешь?

– Слово Барабанчика нерушимо! Раз сказал, значит, так и сделаю.

– Ну, а я поступлю по-своему, – заупрямился Пин. Он сыграл минорный аккорд и протянул руку к буфету. Когда он был недоволен, он частенько налегал на бутерброды с фетром.

Когда на следующий день Пин пришел к «товарищам по несчастью», дирижера еще не было. В Яме царило упадочное настроение, и только злющий Треугольник странно улыбался.

– Запаздывает, – хмуро заметила какая-то скрипка, осматривая свой смычок. – Больно запаздывает. Ты, Пин, его случайно не видел? У нас в городе лишь один такой тощий дирижер. Как он вообще до сих пор не сломался?!

– Слишком много слов, дорогая Скри, – отозвалась из темного угла виолончель Четыре-Струны. – Не всякая тросточка способна управлять симфоническим оркестром.

– А только та, которая мнит себя шибко талантливой, – ядовито сказал Треугольник, не переставая улыбаться. – Сегодня на концерте, друзья мои, справедливость восторжествует.

Он бросил косой взгляд на Рояльчика, который дремал у края сцены.

– Сегодня хвастуны и фанфароны на своей древесине ощутят, каково это – потерпеть неудачу.

– Что ты задумал? – хором воскликнули флейты. А робкая флейта Флажолет от страха издала звук, похожий на уханье совы.