1860 год. Городское еврейское кладбище утопало в зелени. В солнечный летний день оно походило на лесную лужайку, усыпанную, будто серыми пенёчками, надгробиями. Черноволосая и черноглазая Сура-Шейндля, рослая девочка лет пятнадцати, стояла возле гранитной плиты, немигающими глазами смотрела на красивую вязь староеврейского языка и едва слышно шептала:
– Моя дорогая мамочка… Мне так одиноко, так тяжело без тебя. Ты снишься мне почти каждую ночь, и во сне я тихо плачу. Папа живет с грубой и неотесанной Евдокией, которая непонятно откуда взялась на нашу голову. Она никого не любит – ни меня, ни Фейгу. Один раз она так била меня по лицу, что из-за синяков я целую неделю не выходила на улицу. Для этой жлобки главное – чтобы папа побольше воровал. А это, мамочка, может плохо кончиться. Полиция уже много раз приходила в наш дом, они хотят узнать, с какими блатыкайными имеет дела папа. Он молчит, но все равно это плохо кончится. Единственный, кто любит меня, кроме тебя, конечно, это пани Елена. Ты должна помнить ее – она занималась со мной музыкой. А кроме музыки, мы теперь читаем по-французски и по-английски. Она очень добрая и красивая, эта пани Елена…
* * *
Брусчатая улица городка Повонзки была сплошь загажена пометом гусей и кур, то тут, то там лежали лепешки конского навоза. Дневная духота к вечеру только усилилась, и город непривычно опустел: жители попрятались от жары, кто в своих домах, а кто охлаждался в местной таверне.
Выбеленный пожелтевшей известкой двухэтажный дом, в котором жил Лейба Соломониак, выглядел бестолково большим. Из окна второго этажа доносилась бойкая фортепианная музыка, на первом этаже слышался голос самого Лейбы, который громко бранился с прислугой Матреной.
– Послушай, Матрена! Или я слепой идиот, или ты просто толстая ленивая корова! – кричал по-русски тощий и нервный Лейба, одетый, как и полагалось правоверному еврею, в черный сюртук и черную ермолку.
– Скорее все-таки первое, пан Лейба. Извиняйте, конечно, – огрызалась раскормленная Матрена, плавая по комнате широченными бедрами и лениво переставляя глиняные кувшины.
– Я рассчитаю тебя сегодня же! – окончательно выходил из себя хозяин. – Нет, завтра, как только уедут гости! Сейчас же наведи порядок в доме, иначе я сгорю от стыда и позора!
– Сколько раз обещали и ни разу таки не сгорели, – снова огрызнулась Матрена.
Из своей спальни не спеша выглянула старшая дочь Лейбы, пухлотелая и волоокая Фейга, с печальным укором посмотрела сначала на прислугу, потом на отца.
– Ой, перестаньте, папа, так громко кричать. Голова и без того на части разваливается.
В дверях соседней комнаты тут же показалась моложавая грудастая Евдокия, по-хозяйски прикрикнула на Фейгу:
– Что за манеры, детка? Мужу будешь делать замечания, а не отцу.
– Будет муж, будут и замечания, – лениво огрызнулась Фейга и снова направилась в спальню. – А вам, мадам Дуня, я не детка, а госпожа Фейга.
– Хамка!
– От такой слышу!
– Лейбик, ты слышишь, как твоя дочь разговаривает с мачехой? – повернулась к господину Соломониаку Евдокия.
– Фейга, – сурово прикрикнул тот, – либо извинись перед Дуней, либо исчезни!
– Лучше, папа, я исчезну, – ответила дочь и скрылась в своей комнате.
* * *
Худенькая пятнадцатилетняя Сура сидела в своей комнате и самозабвенно музицировала на фортепиано, не обращая никакого внимания ни на крики внизу, ни на полуденную духоту. В паузе между аккордами девочка вдруг услышала цокот копыт, скрип колес, а затем протяжный визг ворот. Она оставила инструмент и выглянула в окно. Сура увидела, как отец широко открыл ворота и во двор въехала крытая повозка, запряженная двумя лошадьми.
Лейба помог полному господину ступить на землю, подобострастно потряс ему руку, поздоровался еще с одним человеком, тоже приехавшим в этой повозке, затем увел гостей в дом. Матрена принялась закрывать ворота. Когда прислуга тоже скрылась за дверьми дома, а повозка осталась без присмотра, Сура юркнула вниз по черной лестнице и выскочила во двор.
Почти не дыша, девочка осторожно обошла повозку, заглянула за тяжелый брезент и увидела там множество узлов, мешков и мешочков. Она ловко нырнула внутрь повозки и принялась торопливо изучать ее содержимое. Здесь были какие-то украшения, посуда, фигурки из глины и фарфора, меди и бронзы, дорогие платья. Вдруг в одном из мешочков Сура нашла золото, много золота: кольца, браслеты, ожерелья. Со знанием дела она выбрала из этого богатства самый крупный перстень, сунула его под платьице, выпрыгнула из повозки и стремительно побежала со двора.
* * *
Модистка пани Елена, молодая ухоженная дама лет сорока, как раз натягивала сшитое платье на манекен, когда в двери ее дома раздался стук. Женщина поспешила вниз по лестнице, но не успела даже подойти к дверям, как они распахнулись и в прихожую влетела Сура. Девочка замерла в двух шагах от пани и изящно выполнила книксен.
– Пани Елена, можно я побуду у вас?
Модистка оставила манекен.
– Что случилось, Сура?
Сура плюхнулась в кресло.
– Пани Елена, я же просила не называть меня этим дурацким именем.
– Но это имя дали твои родители, твоя покойная мама!
– Все равно. Мне больше нравится – Соня.
– Хорошо, Соня. Ты этюд выучила, Соня?
– Конечно!
Сура-Соня быстро подошла к стоящему в углу пианино, уселась на стульчик, заиграла легко и изящно. Пани Елена стояла за спиной девочки, с нежной улыбкой наблюдая за ее игрой. Соня закончила этюд, вопросительно оглянулась на женщину в ожидании похвалы. Та подошла к ней, взяла ее ладошки, нежно погладила их:
– Сонечка, девочка, ты очень талантлива. У тебя поистине золотые ручки. Но тебе надо больше работать, чтоб стать знаменитой пианисткой.
Соня, откинув голову, с удовольствием расхохоталась:
– Красиво: Соня Золотые Ручки! Я хочу, чтобы меня так все называли – Соня Золотые Ручки! Маме понравилось бы.
– Как у вас дома? – спросила модистка.
Соня пожала худыми плечиками.
– Фейгу выгнал очередной муж.
– За что?
– За то же самое. За очередного любовника.
Пани Елена внимательно посмотрела на девочку:
– Ты знаешь, что такое любовник?
– Как не знать? – рассмеялась Соня. – У Фейги как очередной муж, так и очередной любовник.
– А отец, как у него с Евдокией?
– Не знаю. Я с этой дурой не разговариваю.
– Соня!
– Простите, пани Елена.
Соня вдруг замолчала, заговорщицки посмотрела на пани модистку. Осторожно полезла под платьице, вынула оттуда украденный перстень и показала женщине.
Та взяла украшение, некоторое время внимательно рассматривала его.
– Откуда это?
