Люди двадцать первого века считают себя могущественными и почти всесильными. Они покоряют космос и достигают самых дальних глубин океана, создают искусственный интеллект и клонируют живых существ. Они считают, что почти всё знают о прошлом, и не сомневаются, что сами создают своё будущее. Люди третьего тысячелетия не верят в высший разум, судьбу и сверхъестественное, их божества – наука и технический прогресс. Они убеждены: то, что пока ещё не открыто, не создано и не исследовано, рано или поздно обязательно будет изобретено и изучено, это всего лишь вопрос времени. По их мнению, пройдёт не так уж много лет, максимум, несколько веков, – и человек окончательно возьмёт под контроль природу и научится использовать законы физики, биологии и истории исключительно в своих интересах. Жители двадцать первого столетия считают, что могут объяснить с помощью науки всё, что происходит в мире, и всё, что когда-либо происходило или будет происходить. Во всяком случае, именно так было до тех пор, пока однажды…
Всё началось поздним вечером, в один из первых сентябрьских дней, незадолго до полуночи.
Ещё каких-нибудь полвека назад слова «тёплый сентябрьский вечер» означали тёмно-синее бархатное небо, лёгкое колыхание занавесок, приятную свежесть, которой тянуло от распахнутых окон, шорох ещё не пожелтевшей листвы, голоса ночных птиц и запах осенних цветов. Теперь же всё, абсолютно всё стало иначе. Евгений Михайлович Ворона уже и не помнил, когда последний раз нюхал цветы или слышал птиц, неважно, дневных или ночных. Вечернюю прохладу в его квартире на двадцать первом этаже уже который год обеспечивал кондиционер с автоматической функцией «Комфортный сон». Даже тройные стеклопакеты не полностью защищали от шума проходившей рядом с домом оживлённой автострады, гул которой не смолкал ни днём, ни ночью. Что же касается ночного неба над Москвой, то вот уже много лет оно не виделось ни бархатным, ни даже тёмным. Из манящей сокровищницы космических тайн и загадок оно словно превратилось в зеркало, которое вынужденно и, как казалось Евгению Михайловичу, крайне неохотно отражало миллионы огней – окон, фонарей, витрин, автомобильных фар и подсветки зданий. Конечно, ярко освещённый город это хорошо… для всех, кроме астронома. Особенно астронома, переведённого в прошлом году на символическую должность консультанта – то есть, называя вещи своими именами, отправленного на пенсию. В честь этого невесёлого для Евгения Михайловича события его дети – взрослые, давно живущие отдельно и воспитывающие собственных детей, – подарили новоиспечённому пенсионеру мощный телескоп, чтобы отец и дедушка и сидя дома не чувствовал себя оторванным от любимого дела. Евгений Михайлович был тронут. Даже несмотря на то, что после пяти десятков лет работы в самых известных обсерваториях страны этот телескоп казался немногим лучше игрушечного, Евгений Михайлович почти каждый ясный вечер с нетерпением дожидался захода солнца, как бывало когда-то в детстве. Мальчишкой он мог часами глядеть в звёздное небо, разговаривал с ночными светилами и мысленно играл с ними, как порой дети играют и фантазируют, глядя на красивую картинку. Так же фантазировал и маленький Женя, сочинял сам для себя сказочные истории о ночном небе и воображал себя «Звёздным принцем». Звёзды тогда были для него живыми существами, обладающими не только даром речи, но и своим характером, своей историей, своей особенной судьбой… У звёзд были секреты, у каждой свой, маленький, и один на всех большой, общий – то, что они живые. Только один из людей был посвящён в эти секреты, – и этим человеком был он, мальчик Женя с непривычной фамилией Ворона, из-за которой ему вечно так доставалось от язвительных сверстников.
И теперь, в старости, как ни странно это звучит, те детские грёзы вернулись. Не игры и не ребяческие фантазии, конечно. Но именно то самое чувство романтической тайны и необъяснимого единения с миром космоса, когда вдруг, пусть ненадолго, на одно краткое мгновение, но очень остро и как-то всеобъемлюще ощущаешь, что манящая бездна окутывает тебя, поглощает целиком, и во всём мире существуешь только ты и вселенная – и больше ничего на свете… Впрочем, Евгений Михайлович никому об этом не рассказывал, даже сыну и дочке. Была бы жива Наташа, жена, – тогда другое дело. Она бы поняла. А дети… Глядишь, ещё подумают, что отец начал выживать из ума, забеспокоятся. Тревожить детей Евгений Михайлович не хотел. Пусть уж лучше его секрет останется с ним.
В тот вечер небо было ясным, без единого облачка. Темнело ещё поздно, и Евгению Михайловичу долго пришлось дожидаться того, что он в шутку называл про себя «моё рандеву со звёздами». Время уже близилось к полуночи, когда Евгений Михайлович наконец-то отложил электронную книгу, погасил торшер, подошёл к окну, привычным, хотя пока ещё невооружённым взглядом посмотрел вверх… И замер.
«Стоп! – сказал он сам себе. – А это ещё что такое?»
Прямо напротив окна сияла звезда. Крупная и необычайно яркая, такая, каких обычно не бывает в небе над засвеченной Москвой. И эта звезда была ему незнакома. Разумеется, Евгений Михайлович, хоть даже разбуженный среди ночи, мог бы без запинки перечислить все крупные звёзды, видимые в небе над столицей в разное время года и в разное время суток, но та, на которую он сейчас смотрел, не была ни одной из них. В этом Евгений Михайлович мог поклясться, чем угодно.
Но что же тогда такое сияет напротив окна?
– Слишком велика даже для сверхновой, слишком велика… – растерянно бормотал Евгений Михайлович, приникая к окуляру.
Может быть, обман зрения, какая-то иллюзия? Или он что-то напутал? Принял за звезду огни самолёта, спутник или ещё что-то в этом духе? Торопливо проверяя настройки телескопа, Евгений Михайлович судорожно пытался найти хоть какое-то убедительное объяснение. Однако даже самые тщательные проверки ничего не дали. Звезда, светившая в наконец-то потемневшем (хотя всё равно не слишком тёмном) небе, была именно звездой, а не чем-то ещё. И Евгений Михайлович, астроном с мировым именем и огромнейшим опытом работы, помнящий наизусть названия и координаты нескольких тысяч небесных тел, не мог её опознать. А это могло означать только одно.
В безмолвной пустоте возник новый сгусток светящейся материи. Он появился из ниоткуда и разгорался ярче и ярче, будто черпая силу из какого-то загадочного источника и дерзко нарушая все законы природы. Свет новорожденной незнакомки, ровный и сильный, разгонял тьму, заставляя стыдливо блекнуть многие миллиарды её известных человечеству сестёр, сияющих на небосклоне вот уже бессчётное число лет.
