Глава первая.
Рассвет приближался неумолимо. Я чувствовала яркое дневное светило всеми фибрами своей души. Как будто каждое мгновение в этом мире отсчитывалось моим сознанием как невидимая крупинка, падающая из верхней части песочных часов вниз. С каждым днем, проведенным за этими стенами, сил во мне становилось все больше и больше. Братья и сестры-преподаватели свое дело знали, тренировали и обучали нас быстро и качественно. Требования были жесткими, а методы не всегда человечными. Но все сосуды, которые попадали в этот монастырь, наполнялись магией очень быстро. И я в том числе.
Первый робкий луч скользнул через маленькое окошко в моей келье, прочерчивая бело-желтую дорожку, подсвечивая танец невесомых пылинок в воздухе и еле заметно согревая все, на что попадал. Бездумно следя за ним, я забросила руки за голову. Еще один день среди этих стен и людей. Уже почти два года я нахожусь здесь. Мама… Как матушка не хотела меня отдавать! Они с отцом всячески скрывали мой дар. Если б мне самой достало тогда ума молчать. Но нет. Разболтала подружкам и вот. Меня забрали, а убитому горем отцу сунули в опущенные руки откуп за дочь.
– Надеюсь, эти деньги помогут сестренкам как-то устроиться в жизни,– я повернулась набок, сбив окончательно жесткое казенное покрывало.– Иначе так и застрянут в деревне, рожая многочисленных детей и растрачивая свое здоровье на тяжелой работе.
– Пора!– внутренний голос словно толкнул под бок. Мне не нужны были часы, чтобы проснуться к положенный срок. Я чувствовала само течение времени. Чувствовала как будто кожей. Каждую незримую песчинку, каждый час, каждый день своей и чужих жизней. Я могла повелевать им. Изменять. Сужать или растягивать. Замедлять его бег или ускорять. «Редчайший бриллиант! За нее дадут прекрасную цену»– так охарактеризовала мои способности игуменья Айхара. Я невольно поморщилась. Старуха была на редкость противная. Ее сила была слабой и, по сути, никому не нужной. А вот умением интриговать и подлизываться она обладала в полной мере. За это и была оставлена здесь в свое время.
Я встала, умыла лицо, плеща себе на ладонь холодную воду из металлического кувшина. Костяным гребнем причесала волосы и сплела из них тугую косу. На спинке стула, который был одновременно и прикроватной тумбочкой, висела форма. Мешковатое одеяние темно-серого цвета. Ткань была грубой, она кололась и раздражала тело, но выбирать не приходилось. У нечистоплотных послушников даже на такого цвета одеянии можно было заметить пятна. Меня это раздражало. Монастырь-не монастырь, но следить за одеждой я была приучена матерью с детства. Чтоб чистая была и опрятная. Этим постоянно попрекали сестры-воспитатели. Смирение, равнодушие к собственному украшению и готовность отдать всю себя ради государства – главные добродетели по их мнению. Но меня опасались даже некоторые из них. Спорить я не боялась. Наверное, мой дар действительно очень ценен, потому что они терпели все выходки послушницы. Хоть и наказывали довольно частенько. Но я чувствовала, что нельзя здесь быть милой и доброй. Даже когда оставляли на несколько дней без пищи, запирали в карцер или заставляли работать не покладая рук, я не поддавалась.
– Всем послушникам построиться во внутреннем дворе через три минуты!– раздался зычный голос сестры Мики.
Я поморщилась. Вот уж кто-кто, а она умела орать на весь монастырь так, что птицы с окрестных деревьев взлетали от страха. За стеной вскрикнули, а потом донесся топот босых ног. Опять Элиа проспала. Маленькая, немного пухлая и очень добрая девчушка, ей было всего тринадцать лет. Она умела лечить магией земли. В народе таких, как она, называли знахарками. Поэтому ее дар и проснулся так рано, крестьянские дети с рождения растут в контакте с природой. Ее сила достанется дочке какого-нибудь аристократа. Это ведь так женственно, так достойно – уметь выхаживать болезненных и убогих.
Выходя на площадку внутреннего двора, я держала на лице маску абсолютного спокойствия. Хотя в душе буйствовала злоба и презрение. К этому месту, к сильным мира сего, которые отчего-то возомнили себе, что вправе распоряжаться чужими силами и жизнями.
– Послушники!– прокатился над нашими головами призыв игуменьи.– Сегодня очень важный день. День начала холодного полугодия. А значит, самые достойные из вас скоро отправятся исполнять свой долг перед нашим великим государством. Мы известим каждого из лучших послушников лично. Не забывайте, говорить, кто и куда поедет – строго запрещено! Я поздравляю вас с этим событием! Совсем скоро вы сможете исполнить свое предназначение, ради которого прошли такое серьезное обучение.
Слова настоятельницы пробивались до моего сознания как будто через вату. Значит, пришел срок. В том, что меня отправят нынче осенью, я не сомневалась. Слишком долго я уже здесь. Значит, какой-то родовитый человек возжелал овладеть волшебством. Несмотря на то что на свет он появился обычным человеком, не магом. Меня убьют в специальном ритуале, чтобы отдать мою силу ему. И у меня нет шансов отказаться. Это закон, изданный государями давным-давно.
Скулы свело судорогой. Все это время, пока я была здесь, я прекрасно понимала, для чего меня обучают и растягивают мой резерв. Для того чтобы потом какой-то аристократ стал сильным и умелым волшебником. Все, усвоенное мной – перейдет ему. А меня просто похоронят на каком-нибудь кладбище. И хорошо, если табличку с именем поставят, а не бросят в общую яму с трупами городских бродяг.
– Тана?– меня тронули за локоть.
– Элиа, ты понимаешь, куда нас отправляют?– заторможено ответила я единственной своей приятельнице тут.
– Конечно,– она слегка пожала плечами.– Для этого нас и учили ведь.
Я отмерла и посмотрела на нее. Вокруг нас шумели расходящиеся по своим делам послушники. Кто в учебные классы, кто на тренировочные поля, кто обратно в кельи. Элиа, с которой мы еще вчера вечером договорились вместе заняться медитациями, была спокойна и невозмутима.
– Санатана!– окликнула меня помощница игуменьи.– В кабинет настоятельницы Айхары! Сейчас же!
Я бросила на подружку затравленный взгляд и направилась в административную часть монастыря. Мысли скакали как блохи. Кому? Кому решили отдать мою силу? Ради кого жрец равнодушно убьет меня опустошая?
Около минуты я не могла поднять руку, чтобы постучать в тяжелую деревянную дверь. Пока та не распахнулась самостоятельно.
– Входи, Санатана. Сколько можно стоять в коридоре?– в голосе начальницы монастыря проскользнула усмешка.
Я шагнула внутрь кабинета. Остановившись посредине комнаты, замерла, прижав подбородок к груди. На полноценный поклон у меня не было ни сил, ни желания.
