Летним вечером два человека спокойно сидели в добротно обставленном кабинете скромного офиса и негромко беседовали. Один из них был коренастым, плотным, круглолицым брюнетом, другой – худощавый, с удлиненным подбородком, со светло-русыми волосами и залысинами над высоким лбом. Но при беглом, не очень внимательном взгляде они казались похожими, как братья. Эффект общей «песочницы». Одинаковый уровень деловой озабоченности во взглядах, значительность интонаций определенного социально-делового круга, немного разного цвета костюмы примерно одной цены. Уже не клерки, еще не совсем государственные мужи.
– Процесс пошел, Витя, – невыразительно сказал брюнет.
– Да, Костя, – кивнул собеседник. – Я как-то еще не осмыслил.
– Деньги большие. Другой уровень.
– Завтра с утра собираем всех и начинаем действовать?
– Начинаем, Витя. Но всех не собираем. Только главного бухгалтера. Она оформляет поступление… Пока так. Потом все пойдет на один счет.
– Не понял. На чей?
– Ни на чей. На ничей. Под грифом «Секретно». Ты понял?
– А…
– Такое условие. Из следующего поступления мы оставим себе значительный процент. Тогда и поставим в известность коллектив, приступим к нашей программе.
– Значительный – это сколько?
– Пятьдесят.
– А пятьдесят на ничей счет?
– Сам понимаешь… Нам повезло. Нам очень повезло. Еще такая деталь. Деньги, которые оформит завтра Марина, перебросит через некоторое время уже другой главный бухгалтер.
– Ты что! Ты хочешь уволить Марину? Мы никогда не найдем работника лучше. Она умный, честный профессионал. Большая редкость.
– Мы найдем хуже. Точнее, я уже нашел. Хорошего, покладистого паренька, который умеет забывать информацию. А Марину я не буду увольнять…
– Что ты имеешь в виду?
– Она – не тот человек, которого можно отпустить с такой информацией.
– Ты… Нет, Костя. Ты этого не сделаешь. Марина – молодая женщина, у нее маленький ребенок. Она… очень красивая…
– Как ты разволновался, – небрежно хохотнул Константин. – Я не собираюсь ее завтра отравить или зарезать. Просто думаю о том, как ее нейтрализовать. Возможно, найти ей более подходящее место. Она ведь серьезный экономист, а не просто бухгалтер. И действительно красивая женщина, яркий человек… То есть очень опасный свидетель. В неспокойной обстановке, знаешь, именно таких используют, если понадобится, к примеру, взорвать наше дело. Я просто размышляю и делюсь с тобой… Ты в порядке? Как-то побледнел…
– Костя, об условиях этой сделки знаем мы втроем? Ты, я и Марина?
Они оба уже стояли. Константин неторопливо подошел к приятелю, положил руку ему на плечо и посмотрел в лицо открытым, преданным взглядом темно-карих глаз.
– Есть такое понятие – мужская дружба. Нам ли с тобой этого не знать? Нам ли сомневаться друг в друге? Мы прошли нелегкий путь.
– Да, Костя. Все так. Не нужно произносить речь. Конечно, я тебе верю.
На следующее утро автомобиль Виктора Леонтьева, заместителя президента финансовой корпорации, взорвался во дворе его дома. Виктор погиб мгновенно. Его торжественно и пышно хоронили через несколько дней в закрытом гробу. Друг и руководитель Константин Петров произнес скорбную, душевную речь.
– Дорогой друг Виктор, – обратился он к огромному портрету у гроба. – Ты любил жизнь, ты любил наше дело, любил людей… Ты не щадил себя… Мы тебя никогда не забудем.
Коля Кузнецов лежал в своем огромном джакузи экзотически-пламенного цвета и меланхолично управлял процессом пальцами ног. Горячий поток, холодный, сильнее, мягче, подсветка, простые мелодии: французский шансон, рок, метал, ретро, вообще – «Владимирский централ», рэп… «Ой, заткнись, – лениво произнес Коля. – Тебя я нажал нечаянно». Он страшно не любил косноязычия. Ко всему остальному был терпим. Но в тишине думается все же лучше. Коля думал о том, что мама назвала этот джакузи самой большой глупостью его жизни. Он мысленно выстраивал в ряд по размеру самые значительные глупости своей жизни и приходил к выводу, что в данном случае мать, как всегда, погорячилась. Да, было много суеты. Сначала соседи затопленных этажей снизу, потом крайне неприятные люди по имени «коммунальщики», потом комиссии, бумаги, согласования… Отключение воды вообще: им с мамой казалось, что навсегда. Они стойко переносили невзгоды. В привычном для их семьи порядке. Мама с рассвета начинала обзвон, как диспетчер МЧС, затем решительно садилась за руль своего черного джипа и объезжала инстанции. Коля лежал на диване и думал. В частности, о том, что с мамой у него точно все в порядке. Не напрасно она его родила в сорок лет, когда старший брат уже был женат. Мама родила Колю «для души», как объясняла она вскользь. Пауз для подробных объяснений у нее никогда не было. Член-корреспондент Академии наук, главный редактор трех профильных журналов, она постоянно куда-то торопилась. Уладила тогда ситуацию с джакузи, заказала билет на самолет в Швецию на симпозиум, вечером они с Колей вдвоем отмечали свой общий день рождения. Коле исполнилось сорок, маме – восемьдесят. Они выпили бутылку красного вина, съели ее фирменную кулебяку. Коля вдруг поймал ее непривычно внимательный взгляд.
– Как ты без меня будешь?
– Ты же вернешься через неделю, – пожал плечами Коля. – Посплю хоть без твоих разговоров по телефону.
– Я не об этом. Как ты вообще будешь? Ты же ни на что не способен.
– Обидно, мам. Да еще в юбилей, так сказать. Давай не будем омрачать праздник оскорблениями. Надеюсь, я еще побуду с тобой. Мама, ты ни разу не болела за всю мою жизнь. А я, например, два раза лежал в больнице, у меня зимой всегда грипп, а не так давно я сломал ногу, если ты помнишь. Впрочем, ты могла и не заметить. Если честно, мам, я очень обижен. Мне казалось, я тебе нравлюсь.
– Ты умный, образованный, симпатичный. Это я совершенно объективно говорю. Но ты поразительный бездельник, понимаешь?
– Ты не права, но мне лень об этом говорить. Посидели, называется.
– Ладно, не дуйся. – Она потрепала его волнистую каштановую гриву, в которой уже блестели серебряные нити. – Вернусь – передам тебе дела. Ты справишься, я знаю.
Она попала в ДТП по дороге в аэропорт. Коле было так плохо, что он не покончил жизнь самоубийством только потому, что это выглядело бы нелепо, истерично со стороны. Здоровый мужик, в расцвете сил, не может жить без матери. Но он не мог. Абсолютно не интересовался возней старшего брата по поводу оформления наследства. Мама, конечно, не оставила завещания: она не собиралась умирать. В эту возню вступила Колина бывшая жена и его восемнадцатилетний сын, слишком похожий на свою мать, чтобы нравиться отцу. Да и сыну такой папа как-то не очень. Бабушку он не то чтобы любил. Просто с раннего детства понимал, что ему с ней повезло. Она щедро расплачивалась за равнодушие его отца. В общем, они поделили и расхватали что могли. Мамины заместители заняли ее кресла. Коля остался в этой квартире, где дожил птенцом до сорока лет и каждый день и каждую ночь боролся со страшной тоской. Он даже ругался с матерью.
