Была зима, белая-белая, снегом замело все маленькие окна, лишь большие могли пропускать в дома свет. Крыши были заметены снегом, и, будто шапки, возвышались над домами белые сверкающие снежинки. Из печных труб выходил густой белый дым, и все шлёпали по снегу, спеша быстрей скрыться от мороза в домах. Груженые машины стояли, и ждали, когда их разгрузят. Хлеб отдавал своё тепло воздуху, и тёплый пар возвышался над ним, словно улетавший в холодное небо дух. Сейчас никому и в голову не приходило лепить снежки. Снег был слишком холодным, и никому не хотелось морозить свои руки. Лишь немного детишек-смельчаков можно было встретить на улице с санками в руках. Кто-то шёл на горку, кто-то тащил за собой своего друга. И все они были замотаны и закутаны с ног до головы. Даже лица прикрывали шерстяные шарфы.
На минутку на улице показался мальчик Карл. Он выгуливал свою собаку. Увы, без этого никак. Родителям не очень хотелось выходить на мороз, поэтому они доверили это важное дело Карлу. И, поскольку, сегодня было воскресенье, ему ничего не оставалось делать, кроме как послушаться. Но гуляли они не долго, так как и его собаке Фрэйли не очень хотелось отморозить себе лапы, и вскоре они скрылись за дверями. И на дверях этих закачался рождественский венок. Его забыли хорошенько прикрепить, поэтому он качался каждый раз, когда дверь была захлопнута. Мимо прошли Зигфрид и Гретхен – молодая супружеская пара, Гретхен бережно держалась за руку своего молодого мужа, и было ей споконей, – если её каблуки и скользили на скользких участках – она знала, что не упадёт, и по-прежнему сможет заботиться о своей новорождённой дочери по имени Элиза. Она была закутана в серый шерстяной платок, который грел её почти так же, как руки её заботливого мужа. Они завернули за угол, и пошли в магазин за мясом к праздничному обеду, пока с Элизой была бабушка. Сейчас нашему взору открывается старый большой, немного разваливающий, но всё ещё красивый и уютный домишка, где живут Ленз и Лили. Они были из обедневшего дворянского рода. Давно уже прошли времена былой славы их родителей, а, как известно, что было когда-то – остаётся в прошлом, и только там. Теперь с ними не водили дружбу их некогда лучшие друзья, не навещали дальние родственники, разве что при встрече снимали шляпу, да раскланивались.
Некоторые окна были забиты в этом доме, но сквозь щели всё равно продувал холодный воздух. На рамах скапливались полоски снега, и ребятам было уютно, когда они порой, раз другой, взглянут на улицу, где казалось, холод ожил и ходил по городу, как призрак.
Цап-царап.
Это котёнок хотел войти, но дверь оказалось не под силу ему открыть.
Цап-царап.
Ленз услышал и толкнул Лили, которая стояла возле него, и так же смотрела на улицу.
– Зачем ты закрыла дверь? – спросил Ленз. – Иди теперь, открывай, Хильда хочет войти.
Лили не перечила своему брату, знала, что проще сделать, что он говорит ей.
Лили осторожно приоткрыла дверь, чтобы не задеть Хильду, и в темноте показался рыжий котёнок. Хильда в прыпрыжку забежала в комнату, и, увидев на полу старую игрушку, решила её поймать.
– Смотри, что Хильда делает, – заметил Ленз, – она сейчас твою игрушку совсем испортит. Ты разве не знаешь, какие у неё когти острые?
– Я так люблю Хильду, – сказала Лили, – пускай играется. Эта игрушка старая, и я дарю её Хильде.
– Ну смотри… – сказал Ленз, и повернулся обратно к окну. В это время пошёл снег. Он падал большими белыми хлопьями, а Лили присела к Хильде и погладила её. Затем она взглянула на свою старую куклу, и ей стало немного грустно. Лили вспомнила, как сильно раньше она любила эту куклу.
– Ну, теперь ты жалеешь, что позволила повытаскивать нитки из своей глупой куклы? – сказал Ленз.
– Вовсе нет, – сказала Лили таким голосом, будто вот-вот заплачет.
