Мой отец был лесником. Он часто оставлял нас с мамой, отправляясь в Тайгу на заработки. Помню, как он возвращался с хмельным запахом на губах, потрёпанной шляпой и бесчисленным количеством заусенец с занозами на руках. Мы никогда много не говорили с ним, поэтому узнать его, как человека, я так и не смогла. Моя мать работала в больнице до тридцати двух лет, она ухаживала за детьми-инвалидами. В её тридцать три года на свет появилась я, и матери пришлось уйти с работы ради воспитания собственного ребёнка. Денег у нас почти не было, так что, уже в семь лет я осознала, что значит быть работником фабрики игрушек «Келько». Однажды, в наш дом пришла Миссис Трувер, знакомая мамы, высокого роста женщина с выпуклым подбородком и тонкими губами. Она сказала, что есть не плохое место в городе, где можно будет «обустроить» меня. В этом году я должна была пойти в школу. На дворе стоял жаркий, сухой июнь. Миссис Трувер сказала, что если я поработаю пару месяцев, ничто плохого не произойдёт и это даст не большой, но и не маленький доход, хоть «какой-то». Моя мама была изначально против этого предложения, ведь, это неправильно с любой точки зрения – эксплуатировать маленького ребёнка, но, в конце концов, сдалась, так как Миссис Трувер пообещала, что будет наблюдать за мной и не допустит ни одной оплошности. Так я стала младшим сотрудником фабрики игрушек «Келько». Моя работа заключалась в том, что я должна была клеить этикетки на пакеты с завёрнутыми игрушками. Первое время я презирала эту работу, так как, когда много раз ты тыкал эти этикетки, пальцы грубели и появлялись мозоли, однако, спустя несколько недель она мне стала нравиться, и я перестала замечать подобного рода нюансы. Миссис Трувер через каждые десять минут проверяла мою работу. Часто в обеденное время, она усаживала меня на кресло в своём кабинете и угощала конфетами с чаем. Также Миссис Трувер любила рассказывать о своих бесчисленных путешествиях в юности, и всё, что мне оставалось – это слушать её. И я слушала-слушала-слушала… Со временем у меня и у самой стало появляться желание начать путешествовать. Я помню тот забавный случай: во время работы ко мне подошла незнакомая женщина, которая тоже работала на фабрике. Я её видела пару раз, но лично мы не были знакомы. Она сказала: «Ах, что за прелестный маленький ангелок! И что тебя угораздило забрести суда?» А я ответила: «Зарабатываю деньги для себя и своей мамы. Мы очень скоро уедем далеко-далеко. И Миссис Трувер вместе с нами». Женщина улыбнулась и дала мне шоколадную конфету. Я тут же раскрыла фантик и слопала её. На вкус она была как резина, но из вежливости я её проглотила. На фабрике «Келько» я проработала полтора месяца. В конце августа пришла пора подготовки к Школе. Я была уволена и больше никогда в своей жизни не посещала это место. Мама сильно беспокоилась обо мне. На деньги, что Миссис Трувер всё это время пересылала маме за мою работу, мы смогли купить целый набор разноцветных карандашей и раскраску для первоклассников. Также мне был куплен портфель, гольфы, стопка тетрадок, две ручки, два простых карандаша и ластик, что, безусловно, вызывало во мне гордость.
Однако радость и надежды не оправдали себя. Первого сентября я пошла в Школу. Странный длинный худощавый парень в костюме, после официальной Линейки, взял меня за руку и потащил в класс. Я стала сильно плакать и кричать. Заметив это, он всё равно упорно держал мою руку и не отпускал. До сих пор помню его бежевый костюм, который явно был велик в плечах и поэтому висел, как мешок на теле. Никто не говорил мне о том, что какой-то парень возьмёт меня и куда-то поведёт! Понятно, что я была напугана. Он довёл меня до класса и сдал на руки учительнице, как я позже узнала, её звали Мисс Китенберг. Мисс Китенберг утёрла мои слёзы с лица носовым платком, наклонилась и сказала: «Всё будет хорошо, крошка. Не плачь. Скоро ты снова вернёшься к маме». И почему-то я перестала плакать. Но всё-таки энтузиазма мне это не прибавило совсем. Ни одного урока в первый день не было, только множество слов о предстоящем семестре. После пятнадцати утомительных минут я перестала слушать то, что говорила Мисс Китенбрг. Парня, что сидел рядом со мной за партой, звали Бен Фостер. Фостер тоже не слушал, и он тоже был чем-то расстроен. Так мы и познакомились.
– Эй, Фостер – тихо произнесла я.
– Откуда ты знаешь, что я Фостер? – насупился он.
– У тебя на бейджике написано, дубень.
После этого целых тридцать минут он больше не реагировал на мои слова.
– Эй, Фостер, знаешь, что? Фостер? Фостер. Фостер. Фостер… – продолжала я.
– Моё имя Бен, – не выдержал он.
– Бен Фостер. Отлично, – ухмыльнулась я.
Он чуть поцедил карандашом по бумаге. И сказал:
– Скучное место – Школа. Неужели так будет каждый день?
– Нет, – ответила я, – мама сказала, что так всегда в первый день. В первый день тебя подготавливают к тому, что ожидает в году.
– Разве тебя не могли подготовить к тому, чтобы ты не разревелась на Линейке?
– Так, ты видел это?
– А кто не видел?
Тут я разозлилась. Ах, он маленький наглый дармоед Фостер!
(Тогда я ещё не знала значения слова «Дармоед», но мне казалось оно обидным, так что, я решила его использовать)
– Я уже умею читать немного, – похвастался Фостер.
– В детском садике учат читать, а я уже успела поработать не фабрике игрушек.
– Врёшь! – разразился Бэн.
– Нет.
– Да.
– Нет-нет-нет! Ни одного маленького ребёнка не возьмут работать на фабрику!
– Да замолчи ты уже, Бен Фостер!
Мисс Китенберг взглянула на нас. Она подошла к парте и оттащила Фостера за ухо к доске.
Бен взвыл: «А она!? Это всё она!»
Мисс Китенберг подошла ко мне и сказала, что бы я вышла за Беном к доске.
Я вышла. У доски было просторно. Я взглянула на класс. Оказалось, что парт было занято всего штук восемь. С моего места казалось, будто бы их было в два раза больше. На меня уставились глаза моих одноклассников, с которыми я всё ещё была незнакома.
– Ха-ха! – злобно выпалил Бен Фостер, – Так тебе и надо!
Я отвела взгляд и замолчала.
– Есть ли смысл в вашем споре? – произнесла Мисс Китенберг. Затем, она присела за свой рабочий стол и продолжила – Вам стоит выговориться. Мы вас все внимательно слушаем, – последнее предложение она плавно протянула, как бы придавая определённое значение.
Бен и я молчали. Я подошла к Бену ещё ближе и тихо прошептала на ухо:
– Если сейчас мы что-нибудь не скажем, то нам обоим влетит.
И Бен открыл рот. Он высказал всё, что только думал по этому поводу. Я же решилась не бросать его на амбразуру и точно также высказалась о том, как здесь скучно, и что людей мало. И нам всё равно влетело. Мисс Китенберг, выслушав каждого из нас, развела меня и Бена по разным углам. Так мы простояли недолго, но вернувшись на своё прежнее место, за парту, больше никогда не расставались.
