Мне снова приснилась Рози
Я с дрожью в теле срываюсь с кровати
Глубокий вдох
Глубокий выдох
Вдох
«Ее иссиня-черные кудри сплетаются между тонкими пальцами, которыми она нежно проводит по моим губам. Отдаленно слышу ее смех. Такой сладкий смех… Такой родной… Такой… О боже…»
Выдох
Осенняя прохлада врывается через окно, которое я уже никогда не закрываю, чтобы не задохнуться от бурлящих мыслей. Мощеная дорога поблескивает под светом уличных фонарей, одиноко стоящих у тротуаров.
Смертельная тишина возвращает к отрывкам сна.
«Она смотрит на меня тем взглядом, которым молча молят о помощи. Она смотрит на меня своими потускневшими глазами и вопит прямо в лицо, прямо в мое бессовестное, безразличное лицо: «Помоги мне!»
Застывшие губы кривятся в болезненной улыбке.
«Спаси меня!»
Половина четвертого утра – то самое время, когда пора варить кофе, зажигать сигарету и досыпать остаток дня в каше из необдуманных мыслей. Кошмары настигают в одно и тоже время – когда ты наиболее уязвим. Когда тебя можно высосать целиком. А я сейчас как нажива на крючке…
«Я люблю тебя, – говорит она, – я так сильно тебя люблю.»
Кофе разливается на плиту, с шипением отскакивая от горячей конфорки. Снова придется вычищать все до блеска. Потрачу полжизни на то, чтобы исправить свои косяки. Хоть бы раз был повнимательнее. Хоть бы раз включил мозги и начал замечать вокруг себя вещи.
«Она проводит руками по моей спине, тянется к шее и спускается под блузку, неразборчиво шепча под ухо непристойности.»
Мурашки ползут от сердца к пяткам. Слишком горячий глоток. Странно, но я обжигаюсь обо все, что люблю, когда оно становится важнее собственной жизни, когда я стремлюсь завладеть этим, словно спешу на опаздывающий поезд.
Сигаретный дым струится ее силуэтом, пританцовывая до полного испарения. Я смотрю на эту крохотную обертку бумаги и табака: люди придумали бомбу замедленного действия, облачили в символ удовольствия, а я, как последний кретин, купился на это. И я сейчас не только о сигаретах.
«Ты ведь тоже меня любишь, правда? – говорит она. – Ты ведь любишь меня?
Она хочет услышать нечто большее, чем «да», но я замолкаю в предательском оцепенении.»
Холодные наушники погружают в холодные слова музыки и силой выталкивают меня из комнаты.
You've done
Me wrong
For a long
Long time…
Единственное, чему я рад, что никогда не забуду ее лицо. Я вижу ее каждую ночь, я вижу ее в каждом прохожем. Это лицо стало несметной частью моей жизни. Даже если мне отстрелят половину башки, это будет не та половина, в которой хранится она. Даже если мне отрубят половину тела, это будет не та часть, на которой остались ее прикосновения. Даже если мне вырвут глаза, это будет не тот орган, которым я ее помню.
But after all
You've done,
I never changed
My mind.
«Ты ведь тоже меня любишь, правда? – говорит она. – Ты ведь любишь меня?»
My love will never die…
«Не знаю, – шепчу я в ответ…»
Зачем мы существуем и рождаемся на свет, если нам все равно когда-нибудь станет больно, причем так невыносимо, что смерть покажется даром судьбы?
Некоторые вещи настолько абсурдные, что уж лучше бы они вовсе не существовали, чем добивали меня своей неопределённостью.
Как, например, беспроводные наушники за 200$, которые теряются быстрее, чем мелочь в карманах. Или продовольственный кредит на ненужные вещи, которые ты так сильно желаешь приобрести, что готов заплатить в разы дороже. Кстати говоря, я бы отнес кредитоманию в раздел «расстройство привычек и влечений», но боюсь, знакомые не поймут намека. Или, на худой конец, любовь…
Она улыбается, обнажая чувства в крохотной ямочке на щеке, сжимает розовые губы, чтобы сдержать смех, и снова проигрывает улыбке…
Какого черта я вообще об этом думаю?!
Когда уже изобретут технологию по безоговорочному контролю мыслей? Может, тогда нам всем станет чуточку легче жить? Если бы я был физиком-инженером со знанием программирования, я бы давно уже это сделал.
Но я не физик,
не инженер
и не программист.
Я всего лишь человеческое тело, навзничь раскинувшееся на полу квартиры с дымящей сигаретой между желтыми пальцами. Я всего лишь битый час вдыхаю трехнедельную пыль и закрытыми глазами изучаю формы бесформенного потолка. Да-да, он бесформенный. Квадрат – уже не форма, это простая банальность. Боже, что я несу…
Ground control to major Tom,
Your circuit's dead, there's something wrong
Шорох под дверью становится громче. В замок неумело вставляется ключ. Три поворота, и луч света, преодолев стену пыли, падает на мое недовольное лицо, мгновенно схватывающее в воздухе улыбку.
А вот и еда.
– А вот и еда!
Пятидесятикилограммовый мешок с костями с грохотом вваливается внутрь, разнося по прихожей мою обувь и пакет с едой.
– И-извини, не рассчитал.
Теперь он законсервирует в памяти эту нелепость, как, впрочем, и любую другую, и каждый день, глядя на старую баночку корнишонов, будет плакаться о своей никчемности. Но только не при мне. К сожалению. Я бы не прочь его послушать.
Все в порядке, говорю я нависшей надо мной тени, снимая наушники, не стоило разбрасывать обувь где попало.
– Только перестань так стоять.
– Хорошо.
Белая свободная рубашка закатана до локтей, джинсы запачканы какой-то неизвестной мне субстанцией, а волосы, как обычно, стоят непреклонным дыбом. Если в общем, то выглядит он в точности, как Дев Патель.
Мой Приятель. Да, его зовут Приятель. По крайней мере, так он представился в день нашего знакомства, и кто я такой, чтобы выпытывать его настоящее имя? Если люди утаивают свою жизнь, должно быть, не просто так. Не стоит насаждать своими требованиями и подозрениями. Это, как минимум, ущербно.
– Я принес тебе немного сандвичей.
Он усаживается рядом со мной, скрещивая свои исхудалые ноги, как пластиковые соломинки, с мерзко выпирающими коленными чашечками, которые вот-вот вылетят по обе стороны моей комнаты.
– О-они остыли, потому что я шел пешком.
– Ты в курсе, что я дал тебе дубликат ключей не для того, чтобы ты привозил мне еду?
Слова сопровождаются безобидной усмешкой, чтобы случайно не задеть его чувства.
Уж слишком он встревожен. Следы пота под мышками напоминают растекшуюся тушь девочек по найму, перевыполнивших план.
– Т-ты очень плохо выг-глядишь.
Я знаю.
– Чем ты болеешь?
Ничем.
Он неуверенно вытягивает палец и рисует на пыльном полу бесконечность. Точнее его знак. Затем несколько кривых кругов.
– Ты что-то еще хочешь сказать? – спрашиваю я, иначе он никогда не решится.
– Только не з-злись…
