Сказки Замороженных Строек
Ниже предлагаемая, внешне оформленная, как хрупкая и звонкая, а на самом деле – совершенно невозможная с точки зрения здравого смысла, грубая и ужасная история произошла в результате целого комплекса причин самого различного характера. Но вполне возможно, что в ней все-таки присутствовал благородный металлический стержень, отлитый из таких святых непреходящих человеческих нержавеющих ингредиентов, к каковым можно отнести любовь, настоящую дружбу, чувство долга перед человечеством, в итоге чего собственно и появился хоть какой-то оправдательный смысл довести до внимания читателя всю эту историю.
С начала своего рождения и вплоть почти до самого окончания, как и любая из Сказок Замороженных Строек, она носила характер почти сплошного, лавинообразно нарастающего кошмара. Однако возникновение позитивного и даже по настоящему красивого начала в ее мрачной толще произошло по вине одного среднестатистического российского студента – талантливого разгильдяя и большого неудачника в личной жизни, некоего Вячеслава Богатурова, двадцатичетырехлетнего студента философского факультета местного университета, являвшегося классическим представителем «без пяти минут» специалиста с высшим образованием, чья востребованность в народном хозяйстве заранее было обречено на резко отрицательный результат.
Единственная конкретная, точно осознанная им жизненная цель заключалась в постоянном стремлении найти себе красивую, умную, нежную, добрую, преданную жену, и он необычайно преуспел на этом поприще именно в Новогоднюю ночь – тихую теплую снежную праздничную ночь, неожиданно оказавшуюся самой страшной ночью в году для жителей Рабаула, города, имевшего несчастье иметь в своей черте неразрушаемый проклятый квартал под названием Лабиринт Замороженных Строек…
Впрочем, начнём всё по порядку… Четырежды – регулярно каждую Новогоднюю Ночь, бывал Александр Сергеевич Морозов в гостях у Бетонной Бабушки, и каждый последующий раз Бабушка встречала его гораздо приветливее предыдущего, изысканнее и разнообразнее год от года делался праздничный стол, и все больше у Саши появлялось хороших знакомых среди несчастных жильцов Замороженных Строек. Параллельно этому, несомненно, позитивному коммуникативному процессу, в реальном земном мире количество хороших знакомых у Александра Сергеевича катастрофически сокращалось – слишком неадекватным становилось его поведение.
Единственный настоящий друг Слава Терник, который понял и простил бы Саше любые странности, два года назад улетел на стажировку в США, да так там и остался. А в Сашином сорокачетырёхлетнем возрасте заводить новых друзей являлось во всех отношениях проблематичным процессом. Да и постоянной подругой обзавестись Морозов тоже так и не сумел – после достопамятного новогоднего новоселья он встречался месяца два с той симпатичной блондинкой Светой, но она как-то неожиданно вышла замуж и переехала с мужем куда-то на Урал.
Могла бы в его жизни занять место еще одна женщина, работавшая у них на кафедре лаборанткой – Анна Караваева. Было ей тридцать девять лет, и за ней на достаточно развратной кафедре закрепилась репутация девственницы и сектантки. И она в Александра Сергеевича вроде бы постепенно влюбилась, ну, разумеется – в специфических сектантских пределах, однажды даже неуклюже попытавшись объясниться в любви.
Ничего хорошего из этого объяснения не получилось – Саша ходил злой, как черт, дня три, наверное. В глубине души он до сих пор, конечно же, лелеял Мечту… – встретить скромную и умную красавицу, полюбившую бы его с первого взгляда, причём не за отсутствовавшие опереточную внешность и деньги, а за гениальность и доброту. Но с каждым уходящим в прошлое годом Мечта делалась все более недостижимой, и, чтобы сильно не расстраиваться по поводу неудавшейся личной жизни, Александр целиком уходил в работу по расшифровке ночных магнитофонных записей, совсем забросив плановые кафедральные темы, чем начал вызывать раздражение коллег и факультетского руководства.
А вся петрушка для Саши началась в разгар празднования встречи Четвертого Нового Года. Очередная сказка подходила к концу, и Саша, как это обычно происходило раньше, приготовился очутиться в укромном закутке недостроенной двенадцатиэтажки на восьмом этаже, но на этот раз получилось иначе. Бабушка сказала ему необычным торжественным голосом, что немедленно насторожило чуткого филолога:
– Александр!
– Да, бабушка!
– Ты бы не хотел сегодня задержаться у нас подольше?
– Скажу честно – с удовольствием!
– Тебе не страшно у нас бывать?
– С чего Вы взяли, Бабушка?! – искренне изумился Александр Сергеевич. – Напротив: я очень люблю бывать у Вас в гостях, и мне просто-напросто приходится затем страшно тосковать в течение целого года!
– Что ж! Ты не представляешь – насколько я рада слышать такие слова, а главное, что они являются сущей правдой! – доселе бесстрастное асфальтовое лицо Бабушки едва не покрылось трещинами нежности и умиления. – Я не ошиблась в тебе, Александр! Никто из нас не ошибся!
Саша озадаченно молчал, не совсем понимая – куда клонит Бабушка, и поэтому с нетерпением ожидал продолжения ее панегирика в свой адрес.
Но Бабушка, оставив восхваления, перешла на деловой тон:
– С тобой, Александр, хотел поговорить один человек.
– Я готов, Бабушка! На любую тему и – хоть с кем!
– Молодец! Тема разговора тебе покажется интересной, а сам человек – серьезным. Он, действительно, очень серьезный человек и прибыл к нам издалека специально для того, чтобы поговорить с тобой!
– Я польщен, Бабушка!
Встреча состоялась в общем зале, но за отдельным столиком – в некотором отдалении от общих пиршественных столов, построенных буквой «П», за которыми по полной праздничной программе, куда теперь даже входил алкоголь, «отрывались» сотни жильцов Лабиринта.
Человек, пригласивший Александра Сергеевича о чем-то неотложном побеседовать за отдельный столик, резко отличался от людей, пивших сейчас душистое фиолетовое вино за общим столом. Отличался он, прежде всего, невыдуманным реализмом своего образа – печального и усталого, но одухотворенного великой идеей бескомпромиссного борца с вселенским злом. Другими словами, симпатичный бородач, крепко пожавший Александру Сергеевичу руку со словами: «Очень приятно с Вами познакомиться воочию, Александр – много был наслышан о Вас!», больше всего походил на революционера. Был бородач высок и строен, и аккуратно подстриженной седой бородкой, молодыми ярко-синими глазами и густыми седыми кудрями смутно кого-то напоминал Александру Сергеевичу. И он несколько обалдело пожал руку не представившемуся ему синеглазому бородачу, чувствуя, как больно врезаются в ладонь самоцветные перстни, украшавшие каждый из пальцев незнакомца.