Сю-впечатление в начале XXI века
Чёрный ворон на иссохшей сосне пристально следил за одиноким путником – мужчиной средних лет с чёрными длинными волосами и ухоженной смоляной бородкой. Что-то в облике человека привлекало внимание птицы: горделивая осанка или одержимый взгляд – кто же знает? Звали его Виктор, причём с ударением на последний слог. Он шёл по безлюдному берегу широкой реки, отражавшей перламутровой гладью мягкий румянец рассвета. На влажном, холодном песке оставались чёткие следы ступней, и Виктор старался ещё глубже продавливать береговую твердь.
– Следы на песке – видимая связь прошлого с будущим! – сказал громко Виктор, обращаясь к птице, и, не дождавшись ответа, продолжил:
Земля – последнее для нас объятье,
И красота в ней обернется прахом.
Ворон тяжело взмахнул крыльями и полетел прочь. Виктор намеревался сделать следующий шаг в грядущее, но замер, с любопытством разглядывая пустые безжизненные глаза, изящный ротик, застывший в полуулыбке, каштановые спутавшиеся волосы с неестественным блеском.
– Не надо притворяться, милочка!.. Или ты решила свести с жизнью счёты? Посмотри вокруг, как прекрасен мир! – Виктор поднял брошенную куклу и усадил на травяной бугорок, согнув пластмассовые руки и ноги, имитируя позу ангелочка на намалёванном облачке. – Нет, милая, до божества тебе далеко. В твоих глазах нет милосердия…
Утреннее июльское солнце неторопливо выкатилось из-за песчаного косогора, поросшего густым лесом, и вмиг разбросало сияющий жемчуг бликов по тихой воде. Редкая тишина для этого пасхально-звонкого приволжского раздолья. Задержался где-то ветерок. Умывает далёкие Жигулёвские горы.
Виктор энергично поводил загорелыми плечами, ступил на мелководье и, ощутив приятную свежесть воды, с разбегу бросился в её лонную зыбь. Он плыл, наслаждаясь безмолвием и вековечным миром. Небо и вода невидимо сливались в туманном разливе реки, и Виктору казалось, что он парит в пространстве небытия.
Точка, вдруг обозначившаяся вдали, увеличивалась, и Виктор увидел странную птицу, плавно взмахивающую стреловидными крыльями. Птица летела в сторону пловца, касаясь воды. На ней спиной к Виктору сидела девушка и помогала птице махать длинными крыльями.
– Да это же лодка! – догадался Виктор.
Девушка перестала грести красными вёслами, обернулась, и утреннее солнце косыми лучами раззолотило дивное лицо и длинные, струящиеся по плечам волосы. Виктор изумился неожиданному сходству незнакомки с вымышленным идеалом, который он бережно утаивал от всего мира. Увидев пловца, девушка развернула лодку и поплыла прочь. Синяя птица счастья ускользала от Виктора, и он устремился за ней.
– Послушайте, прекрасная незнакомка! Остановитесь, пожалуйста!
– Я ищу свою куклу… Ку-у-у, – отозвался мир хрустальным звоном незнакомого голоса.
– Ваша кукла на берегу. Я нашёл её на песке и усадил на кочку.
– Вы поступили беспардонно, оставив её одну.
– Вы смеётесь надо мной? Это же кукла!
– Если вы не разглядели в кукле обнажённость женского одиночества, что вы увидите во мне?
– Скажите хотя бы ваше имя!
– Спросите у ку-уклы-ы, – лодка вошла в туманную пелену, стелившуюся местами по воде, и постепенно исчезла из вида.
– Вы восхитительны! – крикнул Виктор, но его слова вернулись одинокой чайкой, низколетящей и внезапно пикирующей в воду, будто она выискивала в серебре сверкающих бликов гранёные камешки рассыпанной фразы. Виктор повернул назад.
Сосны на берегу, как нахмуренные брови гиганта, сходились к песчаному оврагу, в тенях которого ещё хоронилась ночная прохлада, но косогор уже не отпускал солнце, поймав краем обрыва его золотые локоны…
Виктор вышел из воды, постоял в раздумье и зашагал к оврагу, где пряталась лесная тропинка, ведущая к каменному особняку.
Следы на тёмной охре песка, казалось, были оставлены не им, а невидимкой, осторожно ступающим следом. И если Виктор перепрыгивал через большие клещевидные коряги, торчащие из песка, то и невидимка ловко преодолевал препятствие, соблюдая минимальную дистанцию с человеком, указывая на всеединство человека и невидимки. Ангел-хранитель сопровождает тебя, или крадется злой рок? Кто знает?! Ангел ли, сходящий с неба, над головой которого радуга, а лицо как солнце, утверждает волю и разум твои для свершений благих, или зверь, выходящий из земли, с рогами, подобными агнчим, говорящий как дракон, сталкивает тебя в пропасть искушения? Выгонщик духов, имеющий власть над землёй и небом, даёт лишь время покаяться, да сокрушает, как горшки глиняные, надежды иные, не наполненные любовью и верой…
– Здравствуй, Виктор! – хрипловатый голос горбоносого тощеватого рыбака в застиранной тельняшке вывел Виктора из раздумья. – Не спотыкнись, чёрт бородатый!
– Алексеич! Доброе утречко, – Виктор поздоровался за руку с пожилым рыбаком и его долговязым сыном, молчаливо перекладывающим рыбу из лодки в деревянные ящики.
– Доброе, коль не шутишь! Что спозаранку-то утруждаешься? – рыбак снимал лодочный мотор.
– Кто рано встает – тому Бог подаёт, – ответил Виктор.
Рыбак обтёр руки и закурил папиросу, бережно вынув её из дешёвого портсигара:
– Верно говоришь.
– Как улов?
– Рыбёшка есть… Сазана даже взяли, – рыбак подмигнул своему угрюмому напарнику.
Виктор заглянул в лодку. В больших ящиках поблёскивала на солнце только что выловленная рыба: толстобрюхие судаки и крупночешуйчатые лещи изредка шевелили хвостами, вздрагивали жабрами, открывая рот. Их выпученные глаза напоминали пустые круглые имитаторы глаз брошенной куклы, и Виктору показалось, что это маленькие русалки взывают к нему: «Возьми нас, возьми нас…» Он отшатнулся от внезапного наваждения и пробормотал:
– Натюрморт «Ящик с русалками».
Рыбак заметил некоторую оторопь гостя:
– Что, не видал вживе столько рыбы? Возьми на уху-то. Угощаю.
– Эх, Алексеич! Сюда бы бородатых бурлаков с картины Репина и бочонок красного грузинского вина! Написал бы я картину «Распитие утренней свежести с бурлаками на Волге за два часа до царского улова», – отвечал Виктор, глядя на рыбака. Тот отламывал ивовую ветку.
– Кукан тебе будет, чёрт бородатый, – рыбак бросил сломанную ветку Виктору.
– От твоей рыбы, Алексеич, не откажусь, – он принялся насаживать на гибкий прут двух больших судаков.
– Картины твои, Виктор, люди говорят, мудрёные шибко. Женщин обнажённых малюешь с птичьими головами?
– Малюю, Алексеич, портреты актёров и политиков, но бывает и модерн.
– Судить не стану, твоих картинок не видал, а Репина ты вспомнил верно. Рисовал для народа… Вот ты толковал, зимой в Италии любишь жить. А я без Волги-то, без ядрёных морозов не смогу. Из баньки выскочишь да в сугроб. Воздух трещит, пар от тебя столбом к звёздам. Жуть, как хорошо! – говорил рыбак, вытаскивая из лодки сеть, но Виктор его уже не слушал.
