© Елена Вячеславовна Брюс, 2022
ISBN 978-5-0059-0115-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Мохнатый конь, лошадка деревянная,
Качай её, проклятую, дави.
Она за мной приходит, окаянная,
И каждой ночью шепчет о любви.
То бродит с пойлом, воет под балконами,
То рожу костяную по стеклу
Размажет, корчась, сука толоконная,
Всадив под шею тонкую иглу.
Конёк, качайся, в лом -зрачки белесые,
Язык слащавый с корнем оторвать,
И завернуть ее, малышку, в простыни,
Чтобы никто не смог распеленать.
Пытает бог пустыми колыбелями,
Скрипят снега, продетые в кольцо.
Укрыты спящие колючими метелями,
А иней пухом сыплется в лицо.
Как много есть домов, богатых и не очень,
С замками и заборами,
И прочими
Уловками от быдла и воров.
Многоквартирные, цветущие,
Пустые,
Неприбранные, грязные, свои,
Соседские, знакомые, чужие —
Их целый город, можно заблудиться в них.
Не в каждый хочется проситься
И стучаться,
И даже мимо страшно проходить,
А в некоторые хочется
Ворваться,
И больше никогда не уходить.
В домах живут условности и звери,
Элитные, дворняги, сор и сброд.
А здесь у нас давно сломались двери.
Любовь бездомная прибилась
И живёт.
Кусается бывает, бродит голой,
У каждого попросит молока,
И спит, свернувшись, в комнате,
Без (с) пола,
Под пристальной заботой потолка.
И нам ее ругать или лелеять,
И нам на руки тяжко поднимать.
Бездомная в отчаянии верит
Что жизнь лишь там, где могут понимать.
***
Бей, молоток, по головам
Каменнолобым,
Стремись попасть не в рот,
А в глаз.
Не надо понимать, где, для чего
И чтобы.
Статистика гласит:
Здесь каждый третий – пас.
Жуёт свои слова, как жгут,
С костей отпавший,
И грезит поцелуями воды —
Смотрите, я весь день,
Замученный, неспавший,
Писал и шлифовал
Бессмертные труды…
Я нес их по кустам,
От дураков скрывая.
Готовый бросить в бак.
Назад сдавать легко,
Не разогнав собак,
И, обжигаясь чаем,
Проглатывать слюну и
Дуть на молоко.
Но, веришь, воздух там,
Где умирало имя,
Где твой портрет – лишь тень
В крестах оконных рам.
Где есть язык таинственней латыни,
И звука тонкий лёд
Потверже молотка.
Он устал быть другим,
Всемогущим, заманчиво- разным,
Не рыдать, не смеяться, и всех
Понимать,
Он устал каждый день говорить
О прекрасном,
И упавших в канавы людей поднимать.
Он прикрылся щитом
Веселящих мотивов,
Только грустные ноты жуками ползут,
Расправляют блестящие хрупкие крылья,
Им лететь тяжело, остаются внизу.
Он устал пить любовь,
Безымянное мертвое море —
Так чиста и прозрачна вода,
Но до слёз солона.
Он устал разделять беспричинную
Радость и горе,
Он устал быть готовым,
Как будто настала война.
Его тело – земля, его голос – звучанье
Природы.
Он устал быть вселенной, и каждую
Бабочку знать
Поименно, а там, где скалистые склоны
Бросаются в темные воды,
Он хотел бы наверно, присесть и молчать.
Стать немым рыбаком на суденышке утлом,
И из нитей прожитого сети вязать.
Где попавшая в сердце шальная минута
Никогда не позволит вернуться назад.
***
Идем, страдалица.
Чужая куртка греет
Не более, чем в вывеске неон.
Идем, уже луна синеет
Невидимо внутри окон.
И кувыркаются песчинки,
Танцуя в такт шагам подошв,
Усталое лицо с картинки,
Ты все еще кого-то ждешь?
Сто тридцать раз упало небо,
Сияло дважды над рекой,
И как щенок, бежало слепо
Вслед за погладившей рукой.
Заметна ссадина, но боли
Уже растаял силуэт,
Топи ключи, меняй пароли,
Смени колечко на браслет.
На сколах чашки стынет завтра.
Вращенье беличьих колес
Не замедляется. Их мантры
Визжат и смазывают ось.
Жгут электрические звезды.
Предметы обнимают вещи,
Молись, просись туда, где сон
Куда ни плюнь – то явь, то вещий.
Идем, печальная,
И говорить не надо,
Что было, стало, и заказан путь.
Смотри, крадутся будни-годокрады,
А ты все жаждешь молодость вернуть.
В лоно лета ежонком хилым
билась из мокроты трава,
И безруким идолом
Кивала августа голова.
Остывало солнце, падая и звеня,
Исчезало время, заставляя считать до ста.
Коченели пальцы на теле первого дня,
Помнишь, как мы ждали его, и он настал.
Невидимки- цикады стрекотали в полях цветов,
А мы падали в них и лежали, не видя снов.
Через рыжие космы явора совою глядел сентябрь,
Запирая небо как ключник – старинный ларь.
Безоглядным морем в лица дышала зима,
И измятым ситцем укрывала берег его кайма.
Перелетным эхом рвался и вился снег,
Освященный летом, вдаль уплывал ковчег.
Отцветал багульник, вода осыпалась
Битым стеклом во рве.
Только мы навсегда остались
Лежащими в той траве.
Одиночество – разве проказа?
Страшен ли размалеванный черт?
Через кожу – булавкой от сглаза-
Холодок из-под сердца течет.
Знаки солнца на стенах застыли
Слог за слогом. Судьба букварей —
До пустого форзаца простыми
Быть, и только на градус – теплей,
Слыть оскоминой чаши Грааля,
И лучом в околевших мирах,
Замечая, но не отвечая
Ни на крик, ни на жест, ни на взмах
Терпкой затхлости рыхлых пробоин
И мерцаниям грома вдали.
Не выцеживать боли из воя,
Отделяя любовь от любви.
На замочке от школьного ранца
Зайчик солнечный звенья порвал.
Осыпаются протуберанцы – в
Одуванчиков белый провал…
***
Меня нет там, и здесь – нигде.
Запрятан в божьей бороде
Печальный дождь, бушующий по сводам.
Дрожащим проводам труднее год от года.
Я в нутряной известке стратосфер
Целую твои пламенные губы.
И умирает каждый новый нерв,
Едва родясь из памяти раструба.
Отточенные полости разлук
Клянут, взбешенные, криводорожье.
И я иду, пиная каждый звук,
Твоим присутствием во мне обезнадёжен…
Вечнозеленая молодость,
Все будет хорошо?
Да…
Мы- повисшие на травинках жуки.
Нас убивают птицы, нас убивает вода.
Мы – инородное тело и гордость
Инстинкта, морали, бессмысленного труда.
Мы – порошок времени,
В который стерто всё
Существующее и существовавшее ранее.
Вдыхаем сами себя – наслаждение,
Даже если это последний вдох, выдох,
Агония дыхания.
Мы артисты бродячего цирка,
Театралы плюют нам вслед.
Один невозможно храбрый
придумал нам имя,
Написал его палкой на берегу,
Прочитал его вслух и ослеп.
Мы – нерадивые пасынки Бога,
Начинаем молитву со слова аминь.
Мы – топоры, зарытые в лоно стога,
Мы – утром янь, вечером – инь.
Мы лодочки из сосновой коры
В руках гомонящих детей.
Мы кузнечики, запертые в коробки.
И те, кто роняет их и поднимает – мы.
Мы прожили одну жизнь.
Мы купили ее за сотню смертей.
***
Жара. Покой. Хромой конек рассвета
Далеким топотом линчует горизонт,
И катит под откос повозка лета,
Поскрипывая хлипким колесом.
Испарина росы у тишины на лбу,
Немеют губы. В крике рвется рот.
Древесный воздух
с шаром красным на горбу
Встает фантомом бледным из пустот.
Над сонным маревом грозу пророчат
Пугающие высвисты дроздов,
Из клювов рассыпая многоточия
На скудные останки слез и слов.
***
Была черной земля, стала белою.
Крутит грязью забрызганный шар,
Щуря око луны осовелое,
Облаченный в небесность гончар.
