Творчество – это способ излить из себя вовне ту любовь, что живет в тебе! Когда она переполняет тебя настолько, что уже не в меру, невмоготу, тогда это сверхдавление и выпрессовывается в то, что ты потом щедро отдаешь людям. Тот, кто не любит, творить неспособен! Любовь самодостаточна. И в силу этого может жить в тебе абсолютно самостоятельно, коли ты ей приглянулся. Двигать твоею рукой по холсту, слагать слова в твоем сердце в поэзию, или даже просто ходить изо дня в день по городу и всем встречным желать здоровья и счастья. Как это делает в нашем районе одна старушка. Это тоже любовь. Потому что от сердца! Любовь тобою движет в каждом твоем движении и вздохе. Это то, что есть в каждом человеке. Любить всех и каждого – просто. Если ты видишь в человеке не внешнее, а внутреннюю его суть – любовь, что живет в каждом и делает каждого живым.
Ираида Васильевна Самсонова
Когда мои дети были маленькими, а их прабабушка Ираида Васильевна еще могла с ними посидеть, отпуская нас с женой, молодых и веселых, на пирушки к нашим друзьям, она, бабуля Ираида, очень часто напевала детям страшным, низким и скрипучим голосом. Я эту песенку ее запомнил очень хорошо. Вот эта песенка!
Ночь была. Сияли звезды.
На дворе крепчал мороз.
Шел по улице сиротка.
Он дрожал и весь промерз.
«Боже!» – Говорит сиротка,
– Я промерз и есть хочу!
Кто согреет-обогреет,
Боже, бедну сироту?»
Той дорогой шла старушка
Услыхала сироту.
Приютила, обогрела
И поесть дала ему!
Спать в кроватку положила.
«Как тепло!» – Промолвил он.
Закрыл глазки, улыбнулся
И заснул спокойным сном!
Такая вот чудесная народная песенка, на которой с разницей в восемь лет росли мои сын и дочка.
Ираиды Васильевны уже очень давно нет, но ее доброта, так резко контрастировавшая с внешностью настоящей Бабы Яги, с ее одиноко торчавшим зубом и громким, скрипучим голосом, она, эта доброта, снабдила моих чад на долгие годы таким огромным количеством внутреннего, душевного тепла, что позволило им самим стать любящими родителями.
Бабушки должны внучатам петь добрые, веселые песенки! Тогда у людей будет шанс стать людьми!
Лежу и выуживаю из души своей слова. Они приплывают к тебе сами. Как косяки рыб. И жадно глотают воздух в проруби твоего сердца. И ты чувствуешь их приход где-то у основания шеи. Рядом с аортой.
Я – типичный рыбак. Не охотник, нет. Я люблю сидеть на берегу и ничего не делать. Просто ждать свою добычу, которая тебе положена в меру твоих талантов. И она сама к тебе приплывает. Большая и жирная. Или маленькая и проворная. И те и другие слова я люблю одинаково сильно. Большие и жирные, маленькие и проворные. Разные. Что приплыло сегодня – такой и улов. И сам я не полезу никогда с сетками и снастями в этот бушующий океан грамматик и стилистик с их тезаурусами и лексиконами! Я свое место знаю. Оно на берегу. Стульчик и удочка об одном крючке – вот мое место. И на обманку не ловлю никогда! Нехорошо это, обманывать того, кого планируешь подрядить на работу. Не по-людски как-то! Бог – Слово дал рыбакам сто пятьдесят три большие рыбы. Как средство от голода! А мой улов сегодня – всего-то пара абзацев: маленький и побольше! Сравним улов мой с парочкой окушков на пол-кило весом по совокупности. Слава Богу за все!
Муть в банке нужно наводить только при свете дня! Никогда при теплом, вечернем освещении не подберешь ни нужный тон, ни нужный цвет! … Давно один из моих многочисленных учителей, учивших меня в разные времена разным ремеслам, сказал, что стекло – это муть, увенчанная бликом! Это все, что нужно, для успешного изображения стеклянной банки, в которую будет аккуратно усажен букет поздних, темно-бордовых октябрьских роз! … Не помню имени того моего педагога. Не помню даже столетия, когда все это происходило. Но помню урок! Вот уже и рассвет! Сейчас я задую лучину и пересяду за рабочий стол, поближе к окошку, ибо зимний свет насколько недолог, настолько и неярок! Холст давно уже заждался новой работы. Последние мои запасы! Через узоры на морозном стекле льющийся в комнату свет становится настолько рассеянным, что даже не дает тени! Мне вот это как раз и нужно. Идеальное освещение для тоскующих красок! Здесь, на чистоте белого холста будет написан сюжет в стиле старинных голландцев, никакого импрессионизма! Только темный фон, из которого будет выниматься на свет Божий кувшин и букет, стоящие на деревянном столике, накрытом скатертью. Освещение рембрандтовское, в лучших традициях темного заднего плана! И обязательно одна роза чисто белого цвета будет лежать на скатерти, рядом со стеклянным кувшином. Одна, в глубокой тени букета! Чтобы ее белизна очень сильно прозвучала в диссонанс спокойствию всей композиции. Эта белая роза будет держать всю картину! Шестьдесят на восемьдесят в чистоте по подрамнику. … Всё. Иду работать. Несколько столетий непрерывной, безжизненной, никогда не прекращающейся зимы, уже почти лишили меня всяческих воспоминаний о цветах, тепле, речке, лесе, ягодах и лете. Поэтому я пишу только цветы. Всегда. Просто, чтобы стало теплее Одинокому Художнику в доме, затерявшемся среди бесконечной, безжизненной ледяной пустыни. Во все мои последующие бесконечные века!…
«… Это лейтенант Риппли. Последняя выжившая с „Ностромо“. Конец передачи!»
…Больше всего я люблю то время, когда только-только на деревьях начинает желтеть листва. Когда еще тепло, и отголоски только что закончившегося лета сильны в той мере, чтобы быть достойным его продолжением. Когда ЕЕ Величество Осень лишь слегка прикасается своими холодными, влажными ладонями к самым верхушкам берез и кленов, и они слегка меняют свою окраску под воздействием ее пронизывающей мощи.
