***
Перерыв во время совещания. Два средних лет сотрудника департамента поднялись из-за овального стола и направились в сторону лифта, спустились на первый этаж и вышли на улицу. Они немного продышались свежим августовским воздухом и пошагали к окошку кофейни.
Приветливый продавец сварил им два капучино и подогрел два сэндвича, предположительно – с лососем. Поблагодарив его и расплатившись, сотрудники двинулись в сторону привычной скамейки, томимые ароматом сэндвичей. Есть их пока нельзя: негласное правило гласило, что сначала нужно опуститься на пятую точку.
– Жесть какой я голодный, – заключил один, уже присев и радостно разворачивая сэндвич.
– Согласен, – ответил ему второй и откусил свой.
Некоторое время они сидели в молчании, предоставляя друг другу возможность насладиться едой.
– Совещание вроде неплохо проходит, да? – зачем-то пробубнил один, набивая рот. Все же надо было поговорить о работе.
Второй попытался ответить, чтобы изо рта не вывалилось содержимое, но безуспешно, и в конце концов просто кивнул.
Покончив с сэндвичами, оба сотрудника удовлетворенно откинулись на спинку скамейки.
– Представь, кофе наливали бы не в бумажные стаканы, а в железные. Было бы здорово, – заговорил один, пригубив горячий напиток.
– Ну, – начал второй, повторив за своим коллегой и затем причмокнув, – может, и здорово. Но тогда стаканы были бы тяжелее.
– Да, тяжелее бумажных, это точно.
– И кофе медленнее бы остывал.
– Да, хреново пить горячий кофе, который никак не остынет.
– Плюс бумажные стаканы можно выкинуть, а железные пришлось бы мыть.
– Да. Получается, бумажные лучше.
– Ага.
Быстро закончился кофе. Два сотрудника поднялись со скамейки и направились обратно на напряженное совещание по вопросу государственной важности.
***
Выйдя на перекур с коллегой, я получаю сообщение: «Нам надо поговорить». Отвечаю, что после работы. Она соглашается.
Ничего хорошего такой разговор обычно не сулит. Благо я и сам понимал, что долго это не продлится – интрижки изживают себя довольно быстро. К тому же она никогда не смеялась над моими шутками.
Рядом с работой есть одно кафе, где я как-то просидел полдня за компьютером. Туда и пойдем.
Она подъехала аккурат к моему выходу с работы – чего-чего, а пунктуальности ей не занимать, никогда не опаздывала. Вроде.
– Привет.
– Приветик, – и подставляет мне щеку. Первый звоночек.
– Пойдем в Пол.
– Далеко?
– Минуту.
Идем порознь, в ближайшую ко мне руку она показательно берет сумочку. Второй звоночек. Меня это забавляет, хотя, естественно, атмосфера создается самая гнетущая.
Я решаю продолжить игру в кошки-мышки и обхватываю ее ладонь, как бы не замечая сумки. Мгновенная заминка – и она перекладывает сумку в другую руку. Десять секунд я ликую, после чего отпускаю руку сам и открываю перед ней дверь.
Нас ведут к столику у окна. За другим столиком я бы наотрез отказался расставаться.
Не листая меню, она берет облепиховый чай. Чашку. Я беру чашку малинового.
– Может, вам чайник?
– Нет, спасибо, – обрывает она, – нам по чашке.
Самозабвенно болтаем о какой-то ерунде, пока не приносят чай. Она делает маленький глоточек и морщится, потому как чай горячий. Я к своему не притронулся.
– Надо поговорить.
– О чем же?
Она мнется и подбирает слова, а я кручу головой по сторонам.
– Ты хочешь быть друзьями?
– Что? – я не совсем расслышал.
– Ты хочешь со мной дружить?
– Мы ведь и так дружим, – включаю дурачка.
– Не только…
– Да, не только.
– Ну… я не уверена, что нам стоит продолжать.
– Почему не уверена?
Докапываюсь до истины подобно Шерлоку Холмсу.
– Я не чувствую, что ты что-то ко мне испытываешь.
– То, что мы спим, не считается?
– Потише, – она улыбнулась, но тут же снова надела серьёзную маску. – Я не об этом.
– А о чем?
Я понимал, о чем она, но уже вжился в роль дурачка.
– Я думаю, ты понимаешь.
Она определённо телепат.
– Не очень.
Она молчала, ведь не могла в лоб сказать, что я не дарю ей цветы ежедневно. Скромная, чертовка.
– Я готов исправиться, – зачем-то ляпнул мой язык; вот развязывается же, когда не надо. – Для меня это все в новинку, – соврал он: очевидно, ему нравилось нести ахинею.
Кажется, на секунду она засомневалась, но я осознал, что игру пора заканчивать.
– Я уезжаю в Японию, – выпалила она, потупив глаза.
Это меня шокировало, ибо я не знал об отъезде. Хотя это нормально – мы познакомились две недели назад.
– Что?
– Я уезжаю в Японию на некоторое время. Долгое время.
Меня слишком очевидно бросали.
– Зачем?
– Буду снова учиться. Плюс у меня там папа.
– Не знал.
– Вот так.
Странный предмет – чувства: их как бы нет, но они вроде бы и есть. И всегда, когда от тебя отказываются, так и тянет бороться до последнего. Что за ребячество…
Мы молчали и не глядели друг на друга. Моя напыщенная игривость улетучилась, оставив лишь неприятный осадок в виде горечи. Ей тоже было не по себе: она явно рассчитывала, что будет проще.
– Когда ты уезжаешь?
– Через неделю.
– Почему не сказала раньше?
Как будто я мог предъявлять какие-то претензии.
– Не хотела распространяться, могло ничего не получиться.
Эх, если бы не получилось… Стоп, что я несу?
Она взглянула на чашку облепихового чая. Я был уверен, что она задается вопросом, остыл он или нет. Подносит чашку к губам, делает контрольный глоток. Видимо, остыл, потому что затем выпивает почти половину чая. Наверно, миллилитров девяносто. Или сто.
– Мне пора, – ставит чашку на стол.
– Я провожу.
Малиновый чай так и остался нетронутым. Почему-то казалось, что именно этой участи он и желал.
Пока она одевалась, я расплатился у кассы. Мы вместе вышли на улицу. Вечер.
