Ветер срывает с неба первые тяжёлые капли.
– Значит, это всё? – звучит с надрывом голос дрожащий.
Не поворачиваясь отвечаю:
– Ты же знала, что рано или поздно это произойдёт.
– Да, знала, но я думала…
– Я предупреждал, Слава: не проси невыполнимого.
– Я и не просила, – всхлипывает она.
Я знаю, что сейчас она утрёт нос рукавом, размажет слёзы по лицу, возьмёт себя в руки. Но девушка лишь подходит ближе.
– Я люблю тебя, – тихо шепчет она.
– Не выдумывай, – скрипнув зубами, выдавливаю из себя.
– Я не просила невыполнимого. Знаю, что ты никогда не полюбишь меня, но я люблю, Егор. Я. Люблю. Тебя.
Всё во мне бунтует. Сопротивляется. Оттого, что заставляю себя устоять на месте, оттого, что больше всего хочется стиснуть в руках и никогда не отпускать.
– Это не любовь. Страсть, желание, одиночество… Всё что угодно. Но не любовь.
– Да откуда тебе знать-то? – горько усмехается она. – Ты же хоть что-то почувствовать боишься, всё бежишь и бежишь… А от себя не уйдёшь. Тут как? Либо любишь, либо нет. Третьего не дано. Я люблю. Ты не любишь.
Она уходит. Не оборачиваясь. Спина прямая. Походка от бедра. Чертовски хочется догнать её. Особенно, когда различаю, как рука взмывает вверх и небрежно касается лица. Смахивает слёзы.
Но нет силы, способной сдвинуть меня с места. Даже пустота, развернувшаяся внутри, от лукавого. Я знаю это.
Невозможно любить причину всех своих бед и горестей. Причину всех потерь. Просто невозможно. И я не люблю её. Не люблю.
Заставляю себя отпрянуть от калитки и скрыться в доме. Сметаю женские вещи в коробки, пока обессиленно не опускаюсь на пол прямо посреди спальни.
Вот и всё. Я снова остался один.
Меня зовут Слава, – тихо
шепчу я мужчине.
Или только так думаю.
Бородач внимательно вглядывается в моё лицо и спрашивает снова:
– Как тебя зовут?
Его голос вызывает
вибрацию во всём теле, и боль вспыхивает пуще прежнего.
– Сла-ва, – двумя
отрывистыми выдохами произношу я, и реальность ускользает.
Окружающий мир теряет
краски, погружаясь во мрак. Усталость и боль окончательно побеждают, и сознание
предаёт меня, вверяя в полную власть огромному бородатому незнакомцу.
Где-то на подкорках
мозга мигает красная лампочка: сейчас не
время! Но сил сопротивляться темноте больше нет.
И я надеюсь, что не
совершаю свою самую последнюю ошибку, оставаясь без сознания рядом с этим
мужчиной, который выглядит гораздо более устрашающе, чем недавние мародёры.
***
Я никогда не знала своих
родителей. С самых моих первых воспоминаний в моей жизни был только дедушка. Мы
жили в умирающей деревеньке на севере, численность населения которой из года в
год всё ближе стремилась к нулю. Молодые жители спешно покидали свои дома,
устремляясь в более крупные сёла и города. Очень быстро я осталась единственным
ребёнком на шесть жилых дворов опустевшей деревни.
Здесь не было ни школы, ни
поликлиники. Даже транспортного сообщения не было. Примерно раз в три недели
прилетал вертолёт с провизией, предметами жизненной необходимости и фельдшером,
который осматривал стариков.
Именно она, полная
женщина с недовольным лицом, поведала мне, восьмилетней девочке, что где-то за
пределами непроходимого леса, болот, рек и степи есть жизнь, так отличающаяся
от нашей. Там много детей, школа, магазины. И я дала себе слово, что уговорю
дедулю уехать из опостылевшей пустой деревни.
– Ох, Славка, – недовольно
протянул дед, стоило мне только поднять эту тему. – Мала ты ещё, как устроена
жизнь, совсем не знаешь. Чтобы купить дом, нужны деньги. А таких денег у нас
нет.
– Но можно же продать
этот дом, – пролепетала я. – И купить там, в посёлке, ближе к городу.
Дедушка рассмеялся,
мягко потрепав мою лохматую макушку:
– За наш дом, Славка, не
выручишь и копейки!
На том все обсуждения
лучшей жизни и переезда были закрыты.
Так я и росла
единственным ребёнком в деревне. Под присмотром деда и других
стариков-земляков. В часы, когда дедушка ходил на охоту или рыбалку, я вела
нехитрое хозяйство, выполняла домашние задания по арифметике и письму, которые
задавал дед, читала по тридцать страниц в день и делала зарядку. А всё
остальное время я мастерила из палок и тряпья кукол и придумывала для них
лучшую жизнь в большом городе.
***
К моим семнадцати годам
дедушка стал слаб на ноги и мне пришлось овладеть премудростями рыбной ловли.
Неподалёку от деревни протекала речушка, и два-три раза в неделю, вне
зависимости от погодных условий, я ходила туда с самодельными снастями.
В деревне нас осталось
трое. Я, дедушка и наша соседка, бабушка Тома. Вертолёт с провизией давно уже
не прилетал, лишь изредка в деревню
захаживали егеря да спасатели.
Я никогда не говорила
дедушке, но втайне частенько рассматривала старый атлас и запоминала маршрут. Я
не была наивной. Знала, что однажды придёт время, и я останусь последним
жителем этой богом забытой деревни. Но я не останусь в ней жить.
Читая романы, как,
думаю, и все девушки моих лет, я мечтала встретить свою любовь. Лишённая всех
радостей детства и юности, в вечном уходе за стариками, которым я не умела
отказать, я мечтала однажды вырваться в тот большой мир и найти в нём своё
место.
В один из таких дней,
после удачной рыбалки, я наварила ухи, отлила полбанки супа и пошла к соседке.
А домой принесла плохую весть: бабушка Тома покинула нас.
Тут же кинулась в здание
старого телеграфа. Там сохранился единственный на всю некогда богатую
промысловую деревню вид связи с большим миром – древняя
радиостанция с рацией. Раза четыре в год дедушка
ловил волну воинской части, расположенной неподалёку. Так мы и узнавали
новости. Так мы и напоминали о себе.
Я пыталась найти нужную частоту
несколько часов, но ответом мне была одна тишина.
Мы с дедушкой остались
совсем одни. Никому не нужные. Во всём мире не было человека, кто пришёл бы на
помощь, случись какая беда.
***
Прошло два года. Каждое
утро дед напутствовал меня на случай своей кончины. Стояла середина осени, и он
верил, что едва
ли дотянет до зимы.
Но случилось
непредвиденное. Полуденную тишину разрезал резкий тарахтящий звук моторов. Я
выбежала из дому и увидела три странные небольшие машины без верха. Их крупные
широкие колёса с лёгкостью преодолевали грязь и другие препятствия. Машины
остановились у первого дома на нашей улице. Разномастные мужчины спустились на
землю и закурили, шумно переговариваясь.
Выглядывая из-под навеса
покосившегося от старости сарая, я прислушивалась к разговорам иноземцев. И эти
разговоры мне не нравились.
– Берём всё: монеты,
побрякушки, столовые приборы, документы, разный раритетный скарб, – сказал один
из них. – Прочешем сначала все уцелевшие дома, следом пройдёмся с
металлоискателями по ним же, после переключимся на руины. А в конце посетим
кладбище.
