Маринку я увидел издалека. Встречающих было немного, в основном таксисты. Но пусть даже толпа стояла, пусть одни девчонки, всё равно я Маринку сразу бы разглядел. Потому что она у меня самая красивая. Высокая, стройная, с русой косой до пояса. Теперь редко девчонки косы носят. А глаза… Я, когда первый раз в эти глаза заглянул, понял – всё, пропал.
Маринка тоже меня увидела, рванулась навстречу, налетела, прижалась, лицом мне в плечо уткнулась. Я баул свой бросил, обнял. Чувствую, как худенькие плечики задрожали, шепчу какую-то ерунду в ушко. Платье у Маринки лёгкое, под ним ничего, бюстгальтер она не носит, округлости мне в грудь упираются. Глажу по спине и ниже, нащупываю резинку трусиков, белых, конечно, какие Маринка любит. И тут накатило на меня, прямо задыхаться начинаю. Полгода девчонку не гладил…
– Первый, Первый, приготовиться к работе!
Ещё не проснувшись, в спальнике скатываюсь с кровати, сколоченной из ящиков. Сверху на меня валится Боря механик, тоже в спальнике. Стучимся лбами, Боря матерится, он вообще матершинник, до мобилизации на речном буксире ходил. У них на флоте, хоть и речном, все матерятся. Что-то вроде профессионального сленга. Иногда так загнёт, уши сворачиваются. Но беззлобно, не обидно. Мне тоже материться хочется – такой сон прервали. Но после Бори выражаться всё равно, что после «Патетической симфонии» «Собачий вальс» двумя пальцами вымучивать.
Антон уже у рации с блокнотом примостился, Федя ему в ухо дышит. Вот и весь наш расчёт: Антон командир, Федя наводчик, Боря механик и я, заряжающий. Четыре человека, по расписанию должно быть пять, но мы и вчетвером отлично справляемся. У нас в дивизионе четыре гаубицы, как наша, «Гиацинты». И везде по четыре человека. Четыре на четыре, так над нами другие батареи прикалываются.
Снова хрипит рация:
– Первый! Первый!
Это наш позывной. Мы в батарее первое орудие. А у батареи позывной Шелонь. Есть такая река в Новгородской области. У нас в полку всем батареям дают позывные по названиям рек и озёр. Я сам, кстати, из Новгородской области. Знаю речку Шелонь, не раз переплывал. Она так-то не широкая, у Сольцов, это райцентр, всего метров пятьдесят. А вот у озера Ильмень разливается. Километра на три, не меньше. Даже пристань есть, и пароходики прогулочные ходят.
– Первый, прицел шестьсот, левее от основного один, пятнадцать. Два пятьдесят девятых, огонь!
Пятьдесят девятые – это осколочно-фугасные, неуправляемые, летят дальше, чем двадцать девятые. На тридцать с лишним километров. И точность выше. Сейчас появились управляемые, они ещё дальше летят. И сверхточные, муху можно прихлопнуть, если правильно координаты задать. Называются «Краснополь» и «Сантиметр». Но мы такие только на складе видели. В основном кидаем двадцать девятые и пятьдесят девятые. С поставленными задачами справляемся.
Натягиваю берцы и в одной нателке бегу к Дусе. Так Боря нашу самоходку прозвал, за схожесть характером с собственной супругой. Так и сказал, в очередной раз движок перебирая: «Вот ведь капризная баба, точно, как моя Дуська». Движок у нашей Дуси постоянно ломается, а Боря его постоянно ремонтирует. С другой стороны, как не ломаться, семьдесят восьмого года техника. Стояла себе где-то на консервации в ожидании, когда спишут. Не дождалась, послали на войну. У меня машина была – вазовская пятёрка, семнадцатилетняя. Тоже всё время ломалась. А Дусе, считайте, сорок шесть стукнуло. Через четыре года юбилей. Но если движок в расчёт не брать – неплохая машина. Проходимая, в управлении не сложная и стреляет точно. Броня три сантиметра, от пуль, гранат, осколков защитит. Бронебойный, конечно, не удержит, но не танк же, нам на прорыв не ходить.
Следом за мной топает Боря, он уже успел накинуть куртку. За ним Федя, услышал прицел и рванул наводиться. Командир замыкает, но на финиш первым придёт. Ещё бы, кандидат в мастера по лёгкой атлетике. На бегу высчитывает угломер для цели. Диктует Феде, хотя Федя и сам уже высчитал. У него в голове калькулятор. Федю в Михайловске, есть такой город в Свердловской области, все кассиры в магазинах боялись. На вид – ничего особенного, простоватый, рыжий увалень-недотёпа. Лицо круглое, глуповатое, всё в веснушках. Ни за что не подумаешь, что он трёхзначные числа в уме легко перемножает. Только кассир сверх чека рублишко-другой накинет, Федя тут как тут. Это развлечение у него вроде спорта было. Если за день ни одного работника торговли за руку не поймает – значит, день зря прошёл.
Наши действия отработаны до автоматизма. Скидываем маскировку, занимаем места по боевому расписанию. Федя задаёт вертикальный и горизонтальный углы, ствол-хобот поднимается, сдвигается влево. Мы с Борей заряжаем первый фугас. Я закладываю снаряд, Боря – гильзу и палкой-досыльником до упора доталкивает. Вообще-то, у нас имеется штатный автоматический транспортёр для подачи снарядов. Но он сломался после первой же стрельбы. Так что мы с Борей вместо транспортёра; мышцы качаем не хуже, чем в тренажёрном зале. Снаряды-то за полста килограмм.
Обычно стрельбу мы ведём с места, с позиции, где Дуся стоит замаскированная. Выезжаем редко. Если надо выехать в «поле» нам командуют:
– Отбивайте машину!
Это значит «снимайте маскировку, запускайте движок». Выполняем и ждём старшего офицера, который скажет, куда выдвигаться. Но надёжнее, конечно, с места стрелять. Про движок я уже говорил, никогда не известно – поедет Дуся или заупрямится. Однажды, уже после стрельбы, мы на позицию возвращались, сцепление полетело, здоровенное дерево снесли. Никто не пострадал, если не считать шишки у Феди на лбу. Боря потом неделю со сцеплением возился. Я ему помогал и всю неделю бесплатный концерт слушал. Боря тогда особо замысловато выражался, я даже пожалел, что не записывал.
– Огонь!
Грохот выстрела, срабатывают противооткатные устройства, вываливается отработанная гильза, «мусор», как у нас говорят. Но на самом деле это не мусор, мы гильзы сдаём, их повторно используют.
