Человеческая память играет с нами в странные игры. Она высвечивает то плохое, то хорошее. Кажется, вот только что было золотое, полное солнечного света детство. Или счастливое, как предутренняя розовая дымка, студенчество. То время кажется тебе идеальным, забываешь, как в восьмом классе жизнь казалась оконченной из-за вышедшей по физике в четверти тройки, которую никак нельзя было нести родителям, и ты даже в отчаянии хотел сбежать из дома. Или как жил на стипендию, вечно голодный, не выспавшийся и злой. Все тонет в волнах памяти, как в солнечном летнем мареве теряются детали пейзажа; и нет-нет да выныривает из потаенных глубин легкая улыбка девушки, которую целовал в семнадцать, или мамина теплая рука; и все кажется добрым, чудным, светлым, но слегка размытым, как на старой фотопленке.
И лишь по-настоящему важные вещи остаются запечатанными в памяти четко и точно. Первый толчок в животе у жены, и ее лицо озаряется радостью, она прижимает мою руку к своему животу, а я жду, жду, что сын ответит на прикосновение. «Сын, это я, это папа». Он отвечает. Еще толчок. И я понимаю, что моя жизнь навсегда изменилась, потому что есть он. Сын.
Я помню его плач, похожий на жалобное мяуканье: это крошечное существо только несколько дней назад появилось на свет, и все непривычное – звуки, голоса, ощущения все резче, четче, нет тишины, темноты и постоянного тепла, в которых он провел девять месяцев у матери в животе. И сын плачет просто от того, что все другое. Я беру его крохотную руку со смешными розовыми пальчиками и снова шепчу: «Это я». Он затихает, погружается в сон, и личико у него становится таким серьезным и трогательным, что от нежности сжимается сердце.
А потом у него колики, и он засыпает только у меня на груди – усталый, измученный новым состоянием организма, который просто должен вырасти. Я поддерживаю маленькую голову – он помещается у меня на одной руке, весь! – и думаю о том, что когда-нибудь мой сын будет поддерживать меня, когда-нибудь мы поменяемся ролями. А сейчас у меня на груди это крохотное существо наконец спит, и нет ничего в этом мире важнее, все мироздание сосредоточилось здесь, в моих руках.
Первым его словом было, конечно, «мама». Но я каждый раз слышал «папа». Ты звал меня, сын?
Первое слово, первая ложка каши, первые шаги, первый раз в первый класс, первая влюбленность…
Помню, он подрался до крови в школе. И вот мы оба в кабинете директора, под суровым взглядом которого у меня возникает чувство, что виноваты мы с сыном оба, на пару. Сын сидит рядом и угрюмо разглаживает ботинком потертый ковер. Когда мы вышли из школы, сын ждал нагоняя, а я приобнял его за плечи и сказал: «Ты поступил как мужчина и не дал в обиду ни себя, ни друга. Я буду последним, кто тебя осудит, сын. Пойдем-ка съедим по мороженому». Я до сих пор ощущаю на языке вкус этого пломбира и вижу счастливые глаза сына.
Я знаю много людей, которые хорошо помнят себя лет с трех: кому-то папа подарил неваляшку, кого-то повели в зоопарк, и он видел там слона, а кто-то может в деталях воспроизвести интерьер комнаты, в которой он жил. Иные и вовсе рассказывают о событиях, произошедших с ними еще в пеленках, припоминают детали, о каких не могли ни от кого услышать.
Со мной же – по-другому. Я на память с детства не жалуюсь и тоже могу порассказать всякого, вот только все воспоминания до рождения сына ничем не отличаются от слышанного с чужих слов: где заканчивается то, что я сам помню, а где начинается то, о чем рассказывали мама или друзья, разделить сложно. Яркие и реалистичные, достоверные, настоящие, живые и всамделишные отрезки моей жизни, навсегда отчетливо запечатленные во мне, – все они связаны с сыном, все начинаются с его появления на свет.
Иной раз так бывает, что одна встреча изменяет судьбу. Вот жил себе человек и жил, ходил на работу, возвращался и ужинал в одиночестве, иногда сидел с друзьями или навещал мать, а цели не было: и сам не знал, зачем небо коптит, а потом вдруг встретил женщину, впервые полюбил, и все сразу сложилось – и цель, и смысл, и второе дыхание, радость и чувство настоящего, важного мгновения. Или жил-был молодой художник, днем обтачивал детали на заводе, работая, чтобы прокормиться, а ночами рисовал картины. Но вот однажды он показал пару эскизов нужному человеку – и завертелось: выставки, заказы, слава… Счастливая перемена? А может быть, просто возвращение к себе, на свой истинный путь.
Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru
