1708 год, январь, 10. Москва
– Это же все, все, что нажито непосильным трудом, все погибло! – убивался Лопухин-старший[1].
И плакал.
Искренне. Навзрыд…
Взрыв на пороховой мануфактуре потряс всю Москву. Громыхнуло так, что на версту окрест окна повыбивало. Там, где они были, конечно.
Петр же смотрел холодно и равнодушно.
– Что там случилось? – спросил он у неприметного человека, стоявшего за спиной причитающего.
– Готовый порох своевременно не вывезли. Складывали в одном месте навалом. Кто-то рядом с ним решил покурить…
– КТО?! КАКАЯ …?! – воскликнул Лопухин-старший, вскакивая. К счастью, его крик потонул в гудке. Где-то недалеко спускали пар с парового котла.
– Свидетелей не осталось, – развел руками сотрудник полиции.
Алексей-таки сподобился. И на базе ведомства Федора Юрьевича Ромодановского создал полицию с ее вполне обычными функциями. Во всяком случае, начал эту структуру создавать, так как нужда в ней имелась весьма изрядная. И в уличной патрульно-постовой службе, включая конную полицию, и в службе участковых, и во всяких следственных структурах вроде импровизации на тему МУРа. Да и ОМОН для поддержания общественного порядка требовался. Но начало не финал, и нужно было проделать еще очень приличную работу. В том числе и потому, что подобное ведомство создавалось, по сути, впервые в мире. Во всяком случае, в современном его виде[2]…
– Но хоть кто-то что-то видел? – холодно поинтересовался царь.
– Мы опросили всех окрест, но это ничего не дало. Осмотр места взрыва позволил установить личности большей части погибших. Их опознали. Двое пропали без вести. Сейчас ищем. Вполне возможно, что они непричастны, но после взрыва испугались и попытались скрыться.
– НЕПРИЧАСТНЫ?! – рявкнул Лопухин-старший.
Сотрудник полиции ничего не ответил.
Петр же кивнул, принимая ответ. И отпустил сотрудника, предупредив, чтобы ему докладывали о ходе расследования. А когда тот ушел, обратился к стенающему родичу:
– Порох почему не вывозили?
– Управляющий там погиб. Не ведаю.
– Это ваша мануфактура. Кто должен ведать? Я?! Леша?!
– Узнаю.
– Узнай, – холодно процедил царь. – Ступай.
– А как же нам быть?
– Как? Новую мануфактуру строить. Порох не вывозили с мануфактуры? Не вывозили. Ваша вина. Была бы война – шкуру бы спустил. А так – все восстановить и сделать лучше прежнего. Сроку – год.
– Но как же…
– Виновного промеж себя ищите. Кто недоглядел. Да с умом ищите. Мне с того ни горячо, ни холодно. Мне мануфактура надобна! Если еще раз по такой дури сгубите – накажу и более не доверю. И селитряной лишу! Ясно ли говорю?
– Куда уж яснее! – вскинул руки Лопухин в примирительном жесте. И в темпе ретировался, поняв, что сострадания у царя не дождется, а вот тумаков…
Царевич весь разговор сидел молча.
Пил кофе.
В этот раз сваренный по-турецки. Крепкий, черный, горький.
– Нет, ты видел? Видел? – спросил Петр у сына, когда дед Лопухин вышел. – На таком производстве! Ох, олухи! Ну как с ними работать?
– Отец, другого народа у нас нет.
– Спасибо, сынок, – саркастичным тоном произнес царь и поклонился Алексею в пояс. – А то я, дурак старый, о том и не ведаю.
– Кофе хочешь? – улыбнулся сын.
– Водки хочу.
– Я тоже хочу водки, но кто тогда работать будет? Он, что ли? – кивнул сын на дверь, куда вышел старший Лопухин. – Думаешь, он какой-то вывод сделает?
– И что ты предлагаешь?
– Отец, мы слишком сильно рванули вперед. Очень сильно. И прыгнули выше своей головы. Оттого и ломается все да взрывается. Вспомни, что твоя держава представляла собой лет десять назад. И что сейчас. Природа не терпит пустоты. Мы в этот кораблик, под названием «Россия» напихали за эти недолгие годы столько, что он едва на плаву держится. Вон все трещит и скрипит, норовя развалиться.
– Это я и так вижу, – буркнул отец, присаживаясь рядом и наливая себе в чашечку кофе из кофейника. – Да и не ты один о том мне сказывал. Пусть и не столь поэтично. Впрочем, пока никто мне так и не ответил – что со всем этим делать.
– Нам нужно вводить трудовой кодекс и державные нормативы безопасности. И сурово карать за их нарушение.
– Трудовой кодекс… опять ты про него.
– Напомни мне, пожалуйста, когда я вот так методично что-то тебя упрашивал сделать, хоть раз я предлагал что-то дурное?
– Ты понимаешь, что заводчики восстанут?
– Что значит «восстанут»?
– Мы их прибытка лишим твоим кодексом и нормативами.
– А вот эти взрывы и прочие аварии их прибытка не лишают? Тот же дед – он людей потерял, в том числе обученных, заводской корпус и много ценного оборудования. Простой опять же. Сколько он не будет выпускать порох, пока отстроится?
– То взрыв… – возразил отец.
– Я по Льву Кирилловичу посчитал. Никаких взрывов. Но из-за брака, вызванного переутомлением сотрудников, он теряет денег в несколько раз больше, чем если бы принял мои условия. Не все то, чем кажется, отец. А люди не автоматоны. Да и те постоянно использовать нельзя – смазывать надо и части всякие изношенные заменять.
– Ты уверен в том, что это нужно вводить? – спросил Петр Алексеевич, напряженно глядя сыну в глаза.
– Уверен, – ответил тот.
– Точно?
– Абсолютно.
– Хорошо. Тогда ты этим и займешься.
– Не могу.
– Это еще почему? – удивился царь, даже как-то растерявшись.
– Мне нужно на время уехать куда-то из столицы. Сейчас эти послы согласуют со своими столицами взятки и давят на нас. Но в таком деле не стоит спешить.
– Ты опять тянешь?
– Отец, я обещал – и я решу этот вопрос. Но сейчас прошу не спешить. Дай мне год-другой.
– Неужто ты к этим чернокожим прикипел так?
– Я просто кое-что задумал. Доверься мне.
– Это даже звучит страшно…
