Резкий звук встревожил чаек. Птицы сорвались с места, закружились и пронзительно, испуганно закричали. Мордекай Тремейн открыл глаза, но увидел лишь испещренное черными точками желтое пространство. Он неохотно снял газету с лица, прищурился от яркого солнечного света и сонно посмотрел вокруг. Если никто не прятался за редкими, разбросанными вдоль кромки воды нагромождениями камней, то весь пляж по-прежнему принадлежал ему одному. На бесконечной песчаной полосе не было ни души. Тремейн не без труда повернулся в шезлонге и перевел взгляд туда, где неприступной стеной возвышались скалы. Никого. Пустынная тропинка взбиралась к окаймленному растрепанными пучками травы и огороженному перилами небу. Чуть правее находился мост. Снизу, издалека, металлическая конструкция напоминала ломкие паучьи лапы и вселяла страх. Казалось, первый же порыв морского ветра сорвет жалкое сооружение с опор и унесет в неведомое пространство. Мост тоже оставался пустым.
Мордекай Тремейн укоризненно посмотрел на чаек. Минутная паника миновала. Теперь птицы мирно сидели на песке или грациозно скользили по воде, не подозревая, что своим скандальным гвалтом вырвали человека из уютной дремоты. Он снова закрыл лицо газетой и откинулся в шезлонге. Солнце мягко пригревало. Болтовня чаек и плеск волн слились в тихий убаюкивающий фон, лишь на несколько мгновений засоренный неясным жужжанием. Ничто не мешало вновь зависнуть в блаженном пространстве между сном и явью.
Взглянуть на часы не пришло в голову – упущение, за которое Тремейн впоследствии сурово упрекал себя, – а потому не смог бы точно сказать, сколько времени прошло, прежде чем окликнувший голос проник в сознание и вернул к действительности. Женский голос – ровный и оттого еще более страшный: за неестественным спокойствием скрывалась с трудом сдерживаемая истерика. Он твердил:
– Пожалуйста. Идите быстрее. Пожалуйста. Я убила мужа.
За мгновение до того, как Мордекай Тремейн открыл глаза, сладкая летаргия исчезла, уступив место ледяному сознанию. Стало ясно, что за звук вспугнул чаек и помешал отдыху. Он посмотрел на Хелен Картхэллоу. Она убрала с глаз упавшую прядь и бесстрастно произнесла:
– Произошел несчастный случай. Мы просто шутили. Я подняла револьвер, прицелилась в Адриана и нажала на курок. Вдруг раздался выстрел. Я не знала, что это может случиться. Адриан утверждал, что револьвер не заряжен.
– Вы уже рассказали кому-нибудь о смерти супруга? – спросил Мордекай Тремейн.
Хелен покачала головой:
– Пока нет. Не знала, что делать. Мы находились в доме вдвоем. А потом вспомнила, что вы, наверное, все еще здесь, на пляже.
Мордекай Тремейн встал с шезлонга:
– Думаю, нам лучше поговорить на месте.
Они направились к скалам. Фантастический путь вел по глубокому песку к миру, внезапно утратившему связь с реальностью. Ласковое солнце и ровный плеск волн остались за спиной – в иной, невероятно далекой жизни. Мордекай Тремейн наблюдал за спутницей молча, пристально, не упуская ни единого движения изящной фигуры. Ее облик мог без слов раскрыть секрет случившейся трагедии. Хелен быстро шла по пляжу, стараясь держаться чуть впереди и слегка отвернувшись, словно не желала встречаться с ним взглядом. Оставалось понять, была ли скованность естественной реакцией женщины, только что пережившей катастрофу и боявшейся проявить чувства, чтобы не сорваться, или же миссис Картхэллоу что-то скрывала, не желая выдать себя неосторожным словом.
Медленно поднимаясь по крутой узкой тропинке, Мордекай Тремейн размышлял о том, что никогда не понимал Хелен. Не знал, что́ она за человек. Не представлял, почему Хелен вышла замуж за Адриана Картхэллоу, и не подозревал, как Адриан относится к жене. Вскоре одышка заставила вспомнить его о собственном возрасте. Да, он уже немолод. К тому же, заядлый курильщик. А с тех пор как оставил работу и начал жить на скромную пенсию, физические нагрузки свелись к редким подъемам на уступы скал.
Расстояние между пожилым джентльменом и молодой леди увеличивалось, и вскоре Хелен оказалась наверху несколькими секундами раньше. Торопливо осмотрелась и только после этого подняла темные, окаймленные длинными ресницами глаза. Упрямо спадавший на лоб непослушный локон скрыл выражение лица.
– Здесь никого нет, – проговорила она.
Преодолевая последний метр крутой тропинки, Мордекай Тремейн спросил себя, что означает это замечание. Продолжения не последовало, а прочитать что-либо по ее лицу не удалось. Хелен дождалась, пока он поднимется, и дальше они зашагали рядом вдоль тянувшейся к мосту укромной расселины.
Хелен Картхэллоу толкнула железную калитку. Мост завибрировал под весом двух ступивших на него людей. Мордекай Тремейн настороженно опустил голову: пляж с каменистой кромкой остался далеко внизу. Поспешно добравшись до противоположного конца, он вздохнул с облегчением. Мост всегда вызывал у него панический страх, хотя Тремейн, конечно, понимал, что винить следует не технические параметры сооружения, а собственное чересчур богатое воображение. И все же всякий раз казалось, будто зыбкая, похожая на призрачную паутину конструкция ведет в неведомое пространство, где происходят фантастические события, и может растаять, прежде чем удастся вернуться в привычный мир с устоявшимися законами и порядками.
Особняк «Парадиз» построил для жены некий миллионер. Что случилось впоследствии, точно никто не знал, однако ходили слухи о разбитом сердце. Через некоторое время молодую хозяйку нашли мертвой у подножия скалы, откуда она якобы бросилась, оставив отчаянную записку таинственного содержания. Миллионер запер дом и уехал, а вскоре, потеряв все свое состояние в обрушившем континентальные правительства финансовом крахе, принял смертельную дозу веронала. Долгие годы «Парадиз» стоял пустым и забытым. Зимой, когда холодный океан яростно бросался на скалы, дом тонул в густом тумане и мок под нескончаемым дождем. Летом солнце безжалостно иссушало одичавший сад, попутно сдирая краску с дверей, оконных рам и длинной деревянной веранды с видом на Атлантику.
«Парадиз» обладал недостатками. Возвышался на огромной скале, когда-то соединенной с материком, но теперь отрезанной от суши неширокой, но очень глубокой расщелиной, где во время прилива бушевало море. Путь на скалу лежал исключительно через мост – настолько узкий, что ни одна машина не могла по нему проехать. Репутация скалы заставляла путников обходить ее стороной. Местные жители утверждали, будто порой оттуда доносится плач несчастной, измученной, доведенной до погибели души. Однако заядлые скептики пожимали плечами и спрашивали, почему стоны слышны лишь в те минуты, когда ветер вздыхает над утесами и бормочет в подвижной конструкции моста?
