© Сергеева В., перевод на русский язык, 2018
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2018
* * *
Уважаемые читатели!
В 2007 году я познакомился с семейной парой, у них умерла от рака дочь. Когда я стоял возле могилы этой женщины, матери двух прелестных детей, а ее отец плакал рядом со мной, до меня вдруг дошло, что мы с ней ровесники. Жестокость судьбы глубоко поразила меня. Потом я узнал, что муж незадолго до смерти жены прислал ей в больницу документы на развод. Это поразило меня еще сильнее. И до сих пор не дает покоя.
Через несколько недель, когда я плыл в каяке по Сент-Мэрис, у меня возник замысел этой книги. Вот как это случилось. Лодка скользила по воде, солнце только-только появилось над горизонтом, а я думал: «Способен ли мужчина сохранить свою любовь? Способен ли он любить жену, даже если она лишилась волос и груди?» Потом я начал переносить слова на бумагу и обнаружил, что создаю нечто целое из разрозненных отрывков о любви и страдании. Результатом стал мой новый роман «Там, где кончается река». Да, в нем много говорится о боли, но, по-моему, красота все-таки победила.
Читатели часто спрашивают, почему я пишу такие книги, зачем беру такие сюжеты. По мере того как становлюсь старше (а мне 38 лет) и все больше постигаю жизнь, я замечаю, что мое сердце грубеет, словно покрывается чешуей. И я не один такой. Поэтому надеюсь, что мои книги достигнут глубин души и заставят читателей испытать прежде неведомые им чувства: любовь, о которой они позабыли, или надежду, давно вычеркнутую из списка. И еще: я пишу, чтобы пробудить собственную душу.
Спасибо за неоценимую роль, которую вы сыграли при создании этой книги.
С наилучшими пожеланиями, Чарлз Мартин
Посвящается моим бабушке и дедушке, Элей и Тилману Кэверш, прожившим в счастливом браке шестьдесят семь лет.
У меня мало приятных воспоминаний о детстве. Только моя мама и река. Я долгое время считал, что реку назвали в мамину честь.
Человек, который жил в нашем трейлере, всегда был зол. И постоянно курил, прикуривая одну сигарету от другой. Он никогда не бил меня, по крайней мере сильно, но от его голоса у меня болели уши. Мама говорила, что «во всем виновата бутылка», хоть я сомневаюсь, что подлость всасывается с алкоголем. Можно попытаться утопить ее в спиртном, но, как я убедился, подлость хорошо плавает. В поисках спасения мы с мамой уходили на реку. Она утверждала, что здесь мне, с моей астмой, будет легче. Мне так не казалось. На мой взгляд, от астмы могла избавить только смерть.
Я чувствовал себя так, будто мне на грудь положили тяжелый камень. Словно я втягивал каждый глоток воздуха через садовый шланг. Поэтому всегда испытывал трудности, когда требовалось выразить свои мысли и чувства. Мама хотела, чтобы я выражал свои чувства, она пыталась вытянуть их из меня. «Забудь о чувствах, – говорил я. – Чувствовать будем потом. А сейчас дай мне подышать».
Не считая пьяницы в трейлере, альбутерола и спазматического кашля, у меня была еще одна проблема: явный разрыв между чувствами и речью. Что-то во мне разъединилось.
Моя душа была разбита. А ее осколки казались островами. Я словно ощущал, что она не единое целое и в ней нет главного. Только раздробленный на части континент, фрагменты которого плавали в разных концах света. Нечто подобное мне попадалось на фотографиях, где изображены дрейфующие льды.
С пяти до восьми лет я ходил в шлеме, даже если не катался на велосипеде, а в школе носил кличку Синюшный – из-за характерного цвета губ. Чтобы чем-то занять меня в годы моего вынужденно малоподвижного и по большей части тяжелого детства, мама купила краски. И в них я нашел спасение. Я рисовал мир, в котором мне хотелось жить.
У реки стояла скамейка, на которой мы часто сидели вечерами, когда сигаретный дым и словесные излияния выгоняли нас из трейлера. Однажды, когда мне было лет десять, я подслушал чужой разговор и спросил:
– Мама, что значит «доступная женщина»?
– От кого ты это услышал?
– Вон от той толстой.
Мама кивнула.
– Детка, все мы иногда сбиваемся с пути.
– И ты?
Она коснулась моего носа кончиком пальца.
– Когда я с тобой – нет. – Мама обняла меня. – Но это не важно. Главное, что ты делаешь, когда сбиваешься с пути. – Она провела меня через заросли, усадила на скамейку. – Досс, в этой реке живет Бог.
Стоял один из тех вечеров, когда небо обретает бронзовый цвет, а солнце прячется за грозовыми облаками. Края облаков были алыми, а нижняя сторона – темно-синей. Вдалеке виднелась стена приближающегося дождя. Я окинул взглядом берег и рябь на воде и вспомнил все те моменты, когда мой язык как будто увеличивался, заставляя терять дар речи, за секунду до того, как я падал в обморок от недостатка кислорода.
Я нахмурился:
– Да уж, это многое объясняет.
Мама отвела волосы с моего лица, а я дважды быстро подышал в ингалятор.
– Что ты имеешь в виду? – Я задержал дыхание и махнул рукой в сторону дома. – По крайней мере в нашем трейлере Его нет.
Мама снова кивнула.
– Он там был, когда я тебя зачала.
Я уже научился ругаться и решил испытать мамино терпение.
– Может быть. – Я харкнул и сплюнул. – Но сейчас ни хрена Его там нет.
Мама ухватила меня за щеку и развернула лицом в сторону реки.
– Досс Майклз…
– Да, мэм?
– Посмотри туда. Что ты видишь?
Мой голос звучал хрипло и приглушенно:
– Воду.
Она слегка усилила хватку.
– Не умничай. Посмотри хорошенько.
– Мальков.
– Ближе. На поверхности.
Я вгляделся как следует и прикусил себе щеку.
– Деревья, облака… небо.
– Как это все называется?
– Отражение.
Мама разжала пальцы.
– Не важно, в какой грязи ты окажешься, но не позволяй ей замутить отражение. Ты меня слышишь?
Я указал на трейлер:
– Он мутит сколько хочет, а ты ему ничего не говоришь.
– Да. Но я ничего не могу поделать. А ты еще не сломлен.
– Почему ты его не прогонишь?
Мама тихо ответила:
– Потому что я умею только работать, много часов подряд, а он забирает все деньги. – Она приподняла мою голову за подбородок. – Мой чудесный бинтик, ты слышишь?
– Почему ты так меня называешь?
Она прижалась ко мне лбом.
– Потому что ты исцеляешь мои раны.
Я тогда ни черта не знал о жизни, но не сомневался, что мама хороший человек. Я кивнул в сторону трейлеров:
– Сказать той толстой, чтобы заткнулась?
Мама покачала головой:
– Толку все равно не будет.
– Почему?
На небе блеснула молния.
– Потому что ей тоже больно. – Мама отвела волосы с моего лица. – Я повторяю… Ты меня слышишь?
– Да, мэм.
Прошло несколько минут. В воздухе запахло сыростью и приближающимся дождем, атмосфера насыщалась электричеством.
– То, что тебе дано, то, что ты можешь сделать при помощи карандаша и кисти, – это нечто особенное. – Мама притянула меня к себе. – И это ясно каждому идиоту. Я тебя ничему не учила. И не могла научить, потому что не в состоянии излить душу на листке бумаги.
