– Но если знаешь наперед… Если все, что рассказала мне, приключится с тобой, тогда объясни мне, зачем выбираешь этот путь?
Раздался шорох падающей меховой накидки. Мужчина встал. Его фигура выглядела сгорбленной. Огонь костра заметался в очаге, неровно вскинулся вверх, поленья треснули. Девушка напротив мужчины тоже медленно встала.
– Отец… – она подняла голову, но не к собеседнику, а в сторону, отводя взгляд. – …Мой дорогой отец. Увидела путь. Свой путь. Так решила за меня судьба. Нет права нарушить…
Мужчина резко поднял руку. Заговорил:
– Есть такое право – право отца. Я…
Его голос спокоен. Темнота ночи не смогла скрыть недовольство. Но не в голосе сквозило недовольство, а в движении плеч.
– Нужна нам. Ты… ты ведешь нас… – Голос мужчины задрожал. – Твои глаза… Сколько раз спасала нас! То ущелье не забуду никогда… и ведь ты… ты знала, что они там! Все мы живы только благодаря тебе… Что будет с нами без тебя?
Он еще сильнее сгорбился. Подавленно вздохнул. Раскинул руки. Сел. Теперь он отвернулся от собеседницы. Казалось, интересовал его только огонь. Костер нервно метался под ветром. Неожиданно стало светло. Тучи открыли полный диск луны.
– Отец. То, что вижу, – не мое. Не твое. И даже не племени. Это воля. Воля Матери-Богини. Я должна… обязана пройти путь…
Девушка говорила, обращаясь уже не к мужчине, словно она беседовала с кем-то еще. Незримым, стоявшим тенью рядом. Луна погасла. Девушка села. Заботливо обеими руками крепко обняла мужчину. От прикосновения тех рук мужчина вздрогнул. Нехотя заговорил.
– Не так представлял тот день. Совсем не так… – тяжело вздохнув, в скорби продолжил: – Возьмемся за приготовления к празднеству? Да? Мояверховная жрица? Встретим особо торжественно? Поднимем трофеи? Так, как дожидаются знатных, в почете, гостей?
Девушка молча одобрительно закивала. Собеседник, медленно повернув к ней голову, ласково спросил:
– Ты и вправду хочешь покинуть нас?
Молчание. Снова яркий лунный свет. Костер затухал. Девичий голос, как песня, легко полетел к звездам.
– Да. Такова воля Богини. Прими, отец, Ее волю… Не мою – Ее волю…
Костер еще раз ярко вспыхнул. Дрогнул и погас. Погас и разговор в ночи.
Весна. Великая Степь
Утренняя прохлада. Холодная роса на траве. Лучи солнца, спеша стать новым весенним днем, едва коснулись степи. Резкий неожиданный звук – рев трубы. Долгий звук. К ней, призывающей, поспешая, примкнула еще труба. За ней третья, четвертая, пятая. Протяжные звуки в ладном хоре слились в музыку: торжественную, холодную музыку. Тревожащую, злящую. Рев труб, постепенно нарастая, дополнили, вливаясь перебранкой, барабаны. И вдруг на высокой ноте беспокойная музыка труб и барабанов резко прервалась. В тишину влилась флейта. Переливаясь звуками, печалью, сменила злость труб и барабанов. Грусть флейты важно повстречалась с беззаботным теплым солнцем.
Утренний сумрак развеялся. На широкой поляне меж громадных, присыпанных битыми камнями курганов быстро собирались люди. Торопились. Некоторые трудно дышали, словно после бега. Мужчины разных возрастов, женщины, дети. Многочисленное разноголосое племя заняло места на лобном месте поселения. Расселись плотным кругом. Через узкую, петлей, дорогу между расступившихся людей к помосту в центре прошел высокий сутулый мужчина лет сорока. Шел не спеша. Шел молча. В высоком красном уборе. Шел в одиночестве. Никто не сопровождал его. Никто не присоединился к нему. Шел, опираясь на резной, отделанный золотом посох. Шел так, словно нес на плечах огромный груз. Три ступени, пять ступеней, семь. И вот он выше собравшихся. Ступни на уровне устремленных к нему голов. Солнце взяло дневной разбег.
– Приветствую племя. Рад видеть всех вас. Хвала Богам, заботливым небесным покровителям, мы снова встретили светило. День да подарит нам радость. – Закончив с положенным приветствием, мужчина коротко шагнул влево. Четыре стороны света. Четыре шага. Взгляд поверх голов. Вновь говорящий – напротив восходящего весеннего солнца.
– Сегодня… – Мужчина наклонил голову. Затем поднял. Шуба из волчьей шкуры упала с голых плеч. Но он не обратил ровно никакого внимания на утраченную одежду. Наколки, от груди, убегая на плечи, до самых кончиков пальцев, витым узором оплетали сильные руки. Словно протоки одеяния покрывали кожу. Мощь борьбы диковинных зверей на руках мужчины передалась его голосу. Голос этот, сильный, странно задрожал. Задрожал, как хрип раненого зверя. – …Великий день. Великий день, народ. Я, ваш вождь, несу вам, первым, весть. Мать-Богиня решила породнить нас с племенем на дальнем море. Послы того племени явятся скоро к нам. В чудном обличии явятся. Не в собственном…
Шепот удивления тревожным ветром пробежал среди собравшихся. Вождь высоко поднял правую руку с резным посохом – символом власти. Надменно посмотрел, но не на удивленных людей, а куда-то далеко, поверх горизонта, в сторону восхода. После паузы неспешно продолжил речь:
– …Не в своем обличии. Встретим послов, кем бы они ни были. Никто не должен говорить с ними. Только я. Отводите от них глаза. Безмолвствуйте. Повеление то вам…
Вождь ударил посохом о почерневшее дерево помоста. Грусть вложил в последующие слова.
– Послы не уйдут от нас. Послы умрут. Опоим ночью их. Казним. Моя дочь, ваша жрица, отправится в путь к дальнему морю с их головами. Такова воля Богини… – Выждав, продолжил: – Примемся за приготовления к их визиту. Чистите казаны. Подберите скот на угощение…
Мужчина замолчал, словно подавился косточкой.
– …На угощение. Но не им. А вам. Главному богатству племени. В честь Матери-Богини будем пировать.
Вождь резко вздрогнул. Сжал зубы. Нахмурился, ссутулился, став как будто ниже ростом, и сошел с помоста на лобном месте. Толпа молча почтительно расступалась перед ним.
Десятью днями ранее…
– …Мои руки в крови.
На слова, в недовольстве, сквозь зубы сказанные, незамедлительно последовал тем же тоном скорый ответ:
– Вижу, мог про то и не говорить…
Но закончить возражавшему гневный собеседник не дал, прервав его очередным, уже громким, как вопль, восклицанием:
– В невинной крови, хотел тебе сказать! Твоим велением в крови руки мои умылись…
Двое мужчин яростно спорили меж собой. Еще чуть-чуть, и едкий спор сменится дракой. Тот, что стоит слева, похож на плотно набитый мешок с зерном. Тот, что справа, – повыше. Худой. Взъерошенные седые волосы. Спорщики расположились в двух шагах от трупа, обнаженного, беспомощно распростертого на камне. Веревка плотно обвивала шею мужчины с завитой бородой. Убитому было года двадцать три от силы. На шее украшение знати – татуировка – орел с раскрытыми в полете крыльями, и кусок грязной веревки, сломавшей эту шею, – страшным контрастом. Злой крик, как лай собак, мешал приятным вечерним сумеркам влиться в ночь.
