Александр Гиневский - Танец маленького динозавра

Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России»

© А.Гиневский, текст, 2011

© М.Бычков, илл., оформ., 2011

© ГРИФ, 2011

Бумеранг – древнее боевое и охотничье оружие. Описав замкнутую кривую, бумеранг возвращается к метателю.

«Энциклопедический словарь»

Втайне Иван давно уже подумывал сказать отцу, чтобы тот приехал, посмотрел. Чтобы увидел, что и он, Иван, может! Ведь успел он всего лишь за одну зиму…

Сколько помнил себя Иван, отец всё время ждал от него доказательств. Каких? Да всё тех же: что и он может. Но если говорить по совести, Ивану хотелось другого. Хотелось просто порадовать отца. Ведь только осенью записал он его в бассейн. Но чем всё кончится, когда отец увидит его в воде, – он не знал. Не знал: действительно ли тот обрадуется, будет тронут или же, не сказав ни слова, усмехнётся только. И вся собиравшаяся так долго, по крупицам, гордость Ивана рухнет в один миг. И то, в чём преуспел он, покажется жалкой чепухой ему самому.

Смутное предчувствие подсказывало: говорить не стоит. Это был скорее расчёт. Ставка на собственную выдержку. Выдержка ли?.. В иные минуты Ивану казалось, что он просто трусит. Думать так было мучительно, потому что, думая так начинаешь невольно презирать себя…

И вот как всё вышло.

Мартовским днём, когда солнце било в стеклянную крышу бассейна, погружая лучи в глубину воды, он увидел отца. Иван сразу понял, что отец давно наблюдает за ним. И как же это обрадовало его! Во-первых, отец пришёл сам, Иван так и не унизился до просьбы. Это была пусть маленькая, но победа. Во-вторых, отец видел его в воде, на дорожке, когда он об этом и не догадывался. А ведь он, Иван, входил в пятёрку лучших.

Коротко и часто дыша, Иван поднимался по лесенке из воды. В ушах стоял слабый звон, а ему казалось, что где-то далеко-далеко звучит духовой оркестр, и праздничность ликующих труб отдавалась в его душе. Он сдержался. Чудом, но сдержался, чтобы не броситься к отцу, не спросить: «Ну, как?..»

А отец ждал этого взрыва радости, Иван видел. Напрасно ждал. И когда понял, что не дождётся, шагнул ему навстречу, потрепал по мокрому плечу: «Я видел, Иван. Не плохо…» Этих слов было достаточно, чтобы Иван в тысячный раз почувствовал невольное, необоримое восхищение отцом. И всё, что открывалось ему, было неожиданным, новым, только усиливающим чувство восхищения. Отец стоял перед ним такой молодой, высокий, стройный. Тугие шары плеч плотно облегал тонкий чёрный свитер. Голова большая, чуть вьющаяся густая каштановая шевелюра. Крупные черты смуглого лица, белеющая полоска шрама на левом виске – память о детстве, о мальчишеской драке. Маленькие красивые, плотно прижатые уши. И глаза… серые, пронзительнохолодные. Их никогда не покидала усмешка сильного, уверенного в себе человека. Глаза отца редко смеялись. А когда смеялись, то чуть влажнели, чуть подтаивали, будто два серых замёрзших оконца тронули тёплые лучи солнца.

Отец тут же ушёл. Иван подумал, что он уехал совсем – он стоял среди ребят, обступивших тренера Георгия Георгиевича. Слушал со всеми, вытираясь большим махровым полотенцем. Оглушённый нежданной встречей, он слушал и не слышал.

И тут он увидел отца опять. Теперь он был в плавках, стоял на тумбочке. Нырнул. Поплыл. В воде, кроме него, никого не было. Под сводами бассейна гулко отдавались резкие всплески воды.

Георгий Георгиевич запоздало обернулся. Озадаченность на его круглом одутловатом лице сменилась возмущением. Он подбежал к кафельному бортику.

– Эй, как вас там?! Сейчас занимаются дети! – окликнул, и было поднёс к губам свисток.

Отец уже оттолкнулся под водой ногами от стенки, поплыл обратно. Георгий Георгиевич невольно нажал кнопку секундомера. И когда отец поднялся из воды, сказал ему уважительным тоном:

– Вы шли в графике мастера… Кто вы? Откуда?

– Простите, что нарушил порядок, – усмехнулся отец. – Мой сын Иван Судаков занимается у вас.

– А-а, – задумчиво протянул тренер. Кивнул головой, сделал шаг в сторону, давая дорогу отцу, и уже ни о чём больше не спрашивал.

Не взглянув на Ивана, отец ушёл в раздевалку.

Ребята молча смотрели, как удалялась широкая в плечах, гибкая фигура отца.

– Это кто же?

– Отец, да?

– Лихо ходит!

Иван рассеянно кивал головой. «Нет, он не просто решил искупаться», – подумал он. Опять отец раздавил его. Легко, походя, без слов…

Иван никогда не видел отца в бассейне. Но ему и в голову не приходило, что отец мог плохо плавать. Но чтобы он мог идти в графике мастера?! Впрочем, чего ж удивляться. Всегда так… Ведь не сомневался Иван в том, что его отец может справиться с тремя взрослыми мужчинами. Своей ловкостью, силой, смелой решительностью отец мог огорошить любого. И когда отец раскрывался перед ним вот так внезапно, это покоряло Ивана. В душе его поднималось чувство беспредельного обожания. Даже самому себе завидовалось: у тебя такой отец! Но странно, чуть позже восторженное обожание гасло, притуплялось. В голову приходило: рядом с таким ты червяк, букашка… Да, именно так заставлял думать насмешливый взгляд отца.

Его отец был большая шишка – возглавлял Стройкорпорацию. Был у него «Мерседес» с шофёром. Правда, отец чаще сидел за рулём сам. И ни разу, как бы Иван ни опаздывал, как бы ни просила мама, эта машина не подвезла его в школу.

Когда-то, ещё в детском саду, в первых классах, сколько было пролито им слёз из-за одного только имени. «Эй, Ванька! Ивашка! Ванька-дурак!» – неслось ему и в лицо и спину. «Самое простое – распускать сопли», – говорил отец, и Иван старался не показываться ему на глаза со своими слезами. Но мама… Она слабо, виновато выговаривала. Даже не выговаривала, а робко сетовала: «Ну, кто же в наше время даёт мальчику такое имя?..» – «Его имя не Ванька, – с холодной усмешкой отвечал отец, – а Иван. Так звали моего деда, которого расстреляли немцы за то, что он укрывал у себя цыганку с четырьмя детьми. Так звали моего прадеда. Голь перекатная, и на лапти-то денег не было, ходил бурлаком по Волге. Это настоящее имя. Сила в нём слышится. Широта. А твой Ванюша будет «Ванька», «Ванька-дурак» до тех пор, пока сам не почувствует себя Иваном…»

И пришло время, уже в школе, когда стали звать его Иваном.

Но чаще, правда, по фамилии: Судаков. Он обратил на это внимание как-то вдруг, нечаянно. Но странно, открытие не принесло ему удовлетворения. Может, потому, что и мама всё реже звала его Ванюшей, а всё чаще – Иваном.

Ещё тогда мать чувствовала скрытую правоту слов отца. Но её пугала эта правота. Скорее, тон, каким она излагалась. Мать была уверена, что люди, несущие такую правоту и таким тоном – сухи и потому могут быть жестокими, способными раздавить слабое. Не со зла, а от избытка своей грубой силы. Но эта же сила притягивала, подчиняла. Не за неё ли любила, даже не признаваясь себе, она своего мужа? Любила покорно, страдающе. Даже тогда, когда в телефонную трубку звали Сергея Владимировича звонкие, совсем молодые женские голоса… И когда он возвращался поздно и навеселе. Порою лишь на другой, третий день. Приходил со словами: «Вот я и вернулся в мою бэль па-три!» Она прощала.