Вязкий скользкий туман обволакивал все вокруг. Я пыталась вырваться, я бежала, сломя голову, но не могла убежать отсюда. Этот туман держал крепко, и для этого ему абсолютно не требовались ни руки, ни оковы. Просто он проглотил мою душу, спрятал мое сердце, а пустое тело никуда не денется и так.
Иногда в тумане звучали до боли знакомые голоса, пару раз я даже пыталась рассмотреть смутные овалы лиц, но все это было где-то там. А здесь только одиночество, боль, страх. Страх так никогда и не вырваться из этого склизкого тумана.
Проснувшись утром, я привычно поежилась: этот сон сопровождал меня все долгие тяжелые пять лет. И каждое утро я практически на автопилоте встаю, иду в ванну, где под еле теплым, так как с утра на воду большой спрос, душем смываю липкие остатки кошмаров. Потом варю кофе и шагаю в студию: занятия, тренировки, снова занятия, выступления — все смешалось в разноцветный хоровод фальшивых сцен. А потом тоскливый одинокий вечер и опять туман вместо увлекательных сновидений.
Нет, конечно, так было не всегда. Сначала я надеялась: каждый день возвращалась той же дорогой, как в мой первый визит, даже выверяла точное время, специально задерживаясь на тренировках, я молила звезды и глухое небо о новых опасностях. Которые могли бы грозить миру, чтобы Хранители снова призвали меня. Но день проходил за днем, а ничего не происходило.
Я возненавидела это небо, так отличающееся от того, я возненавидела единственное солнце, которое звало по утрам в еще один пустой день. По мне лучше было навеки остаться в том склизком тумане, это и так очень близко походило на мою теперешнюю жизнь, но было не так больно. Может, потому, что в тумане и не ждешь ничего хорошего.
Теперь каждая тренировка для меня за благо; и чем изнурительней, тем лучше. И бралась я теперь за все, лишь бы не думать, лишь бы убить лишнюю минутку, отобрать ее у одинокого вечера, когда в моей душе поднималась неконтролируемая волна безысходности. Плакать я давно уже разучилась — слезы не приносили утешения и почему-то лишь усиливали боль, словно иссушали тело, и от этого перегорали какие-то загадочные предохранители в душе.
Я взяла несколько групп новичков для тренировки. Но даже это не выматывало меня так, как я хотела: чтобы прийти и просто рухнуть от усталости, забывшись тяжелым сном. Тогда стала расширять свой круг: напросилась к друзьям на занятия, металась от стиля к стилю. Вскоре мой день состоял из многочисленных разъездов по городу: я хваталась за любую возможность узнать что-то новое, освоить еще несколько неизвестных движений. Ибо в танце находила если не утешение, то хоть какой-то смысл существования: вдруг тому миру потребуется помощь, я должна быть во всеоружии. И если стихии подчиняются танцу, то именно свой стиль я должна отточить до совершенства.
Теперь, через пять лет, меня не узнавали старые знакомые, даже если нас сталкивало лицом к лицу: конечно, я очень сильно изменилась. Одежду пришлось отнести в красный крест уже через год — я стала носить почти детский размер, ибо аппетит уже не навещал, а танцами я занималась иногда круглыми сутками. Я продала все восточные костюмы: все равно они с меня падали, а стриптизом никогда не хотелось зарабатывать на жизнь.
Еще я перестала улыбаться. Да, раньше улыбка составляла часть танца, но это были другие постановки. Постановки радости. Любви, счастья. Какая у меня могла сейчас быть радость? Так что восток я оставила за спиной, предпочитая искать свой стиль, ставить новые, часто на грани экстрима, танцы. Все стили смешать, но не взбалтывать — теперь я жила по этому принципу.
Но от востока все равно далеко не уйдешь, поскольку наша студия на нем, собственно, и основывается. Приходится и преподавать, и делать постановки соло и для групп. Девочки давно уже смирились, что я теперь не в группе, но часто припоминали мне бегство. Ну не могла я больше идти по старой дорожке: воспоминания буквально скручивали, стоило только глянуть на групповой танец в фиолетовых костюмах. Ведь именно в таком я впервые предстала перед Роже.
Горячий ароматный кофе обжег небо: задумавшись, я сделала излишне большой глоток. Откашлявшись, решительно возвратила чашку на мраморную столешницу: вечером допью. Подхватив рюкзачок, я выскользнула на улицу в прохладу зарождающегося утра. Прохожих пока никого — еще слишком рано. Это хорошо, я всегда чувствовала себя комфортнее в одиночестве, а теперь это стало моим стилем жизни. «Гордое одиночество», так теперь меня называют за глаза, да и в глаза тоже — некоторые невезучие парни, выбравшие для любовных страданий именно мою персону, словно вокруг нет девчонок посимпатичнее, поулыбчивее… да со свободным сердцем.
Сперва я хотела поменять квартиру, чтобы окончательно избавиться от воспоминаний, но потом, немного успокоившись, отказалась: сейчас лишь воспоминания составляли лучшую сторону моей жизни. Я смотрела на реальность вокруг, на людей, слушала подруг и поняла, что не имею права жаловаться: мое сердце тронула настоящая любовь. Та, которую ждут большинство людей на планете, возможно, всю свою жизнь. А некоторые, так и не дождавшись, уходят из этого мира ни с чем. Мне же улыбнулось великое счастье, и пусть лишь одну ночь — она стала путеводной звездой всей жизни.
Да, со звездами у меня особые отношения. Усмехнувшись, я вспомнила, как пробегала по этой дорожке как-то ночью, так же раскинув руки, как в памятный вечер, уперев глаза в звездное небо, да как с размаху налетела на фонарный столб. Вот тогда звезды окружали меня со всех сторон. А потом окружали кресты… нет, хвала небу, я оказалась не на кладбище. Но, к моему сожалению, и не в том мире. Просто загремела в больницу с сотрясением мозга. Передвигаться по стеночкам и отбрыкиваться от добрых врачей, наперебой предлагающих сделать пункцию мозга, мне не понравилось, поэтому я прекратила эксперименты и теперь всегда смотрю под ноги.
Поймав пустую маршрутку, я поехала на окраину: все равно еще очень рано. В одиночестве танцевать сегодня не хочется, а вот там мне было чем заняться. Поблагодарив говорливого водителя, который развлекал меня всю дорогу и не требовал какой-либо реакции, я выскользнула около рощицы: там, на небольшой вытоптанной полянке по ночам происходило почти волшебство. Когда я впервые увидела, как парни танцуют с горящими паями, то была совершенно очарована. Напросившись к ним в компанию, я начала заниматься со всей страстью. И освоив свою первую восьмерку, уже думала, как поставить клубный танец с такими вот штуками.
Конечно, танцевать с огнем в тесном помещении очень опасно, поэтому я решила ставить танец со специальными светящимися палочками. В темноте танцпола они смотрятся ничуть не хуже огня, зато не дымят, не чадят и не поджигают зрителей. Так что теперь мои тренировки дикой смеси беллиденса и хип-хопа с элементами нижнего брейк-данса, да еще с паями наперевес всегда вызывали аншлаг в тренировочном зале: люди специально оставались после занятий, чтобы поглазеть на весь этот ужас. А с учетом того, что я теперь принципиально не брала для танцев легкую музыку, предпочитая рок, металл, классику и прочие сложные для постановок композиции, каждый танец признавали «высокоинтеллектуальным». Так что, по прошествии этих тяжелых, но продуктивных пяти лет я стала личностью узнаваемой и востребованной в плане моего нестандартного творчества.
