– Шáло…
Я шёпотом произнёс имя друга, потом вспомнил, что мы в комнате одни и повысил голос:
– Шало!
С соседней постели не послышалось ни единого шороха, тогда я метнул в темноту тяжёлую набивную подушку.
– Шало! Да проснись же ты наконец!
Мой снаряд не достиг цели. Я впопыхах вскочил, повязал простыню на манер римской тоги, как привык делать сызмальства, и босиком прошлёпал к постели друга.
– Шало! – я потряс его за плечо.– Шало! Ты никуда не поедешь! Слышишь? Тебе не надо никуда ехать! – возбуждённо бормотал я, тормоша сонное тело под одеялом, пока не услышал в ответ недовольное ворчание.
– Что случилось, Пай?
– Шало, тебе не надо никуда ехать, слышишь?
– Ты с ума сошёл? Мне надо завтра вернуться в Таймер, и тебе это известно не хуже меня!
– Да в том-то и дело, что – нет, Шало! Нет! Не нужно! – я почти задыхался от внезапно осенивших меня догадок.– Ты теперь всегда будешь жить здесь!
Друг резко сел, спустил с кровати босые ноги. Некоторое время, борясь со сном, он растирал ладонями лицо и уши, потом, глядя на меня сквозь темноту, хмыкнул:
– Лунатишь, Пай? Давай я уложу тебя.
Я присел на корточки перед ним.
– Я в порядке. И совсем не сплю. Я серьёзно тебе говорю – не надо завтра садиться в вагон!
Он положил руку мне на плечо и со вздохом сказал:
– Пай, если тебе приснился сон, то знай: это самый чудесный сон на свете, потому что меньше всего мне хотелось бы снова потерять тебя. Но сон так и останется сном, а я завтра сяду в поезд и уеду отсюда. На один Таймеровский цикл. На двенадцать смен длиной в двадцать восемь дней. А когда вернусь, тебя уже здесь не будет. Ложись спать и не трави мне душу.
Он отпустил моё плечо и снова лёг, отвернувшись лицом к стене.
– Шало… Я и сам не знаю пока, что будет… Просто не садись завтра в вагон…
Всё время – с нашей внезапной встречи и до нынешней минуты – в меня летели клочья воспоминаний, обрывки разговоров, случайные советы, мимолётные интонации, чем-то разительно отличавшиеся от слышанного прежде и непривычных для моего мира. Мира, который я считал своим, а сегодня ночью, проснувшись, вдруг понял, что всё в нём перевёрнуто с ног на голову и давно пора что-то изменить. Это было так, словно я всю жизнь ел основное блюдо, а тут вдруг обмакнул палец в соус и понял, что он создан более талантливым поваром и, пусть является всего лишь приправой, тем не менее достоин похвал, как самостоятельный кулинарный шедевр.
Возможно, мне в голову пришла самая нелепая чушь, какая только вообще способна рождаться в головах, но отчего-то хотелось, чтобы именно эта придумка воплотилась в жизнь
От волнения у меня перехватило горло. Признаться, я не ожидал от себя такой горячности. Но, если я встретил Шало, значит, однажды я смогу снова увидеть Ивис!
– Как ты себя чувствуешь, Пай? – ладонь друга заботливо легла мне на лоб: он был холоден, несмотря на то, что мысли мои пылали.
– Я ещё не понимаю. Необычно как-то… По-новому, но – хорошо! Определённо – очень хорошо!
И я толкнул Шало кулаком в плечо.
– Определённо, я чувствую себя замечательно.
Я засмеялся, уверенный, что грядут невероятные перемены.
Наш мир – это большой таймер. Собственно, все так и называют его – Таймер. Однажды кто-то придумал и не было смысла что-то менять. Впрочем, другие названия не стали бы столь удачными и точными.
Не знаю, сможет ли кто-нибудь рассказать, какую территорию занимает Таймер. Никто и никогда не видел его снаружи. Говорят, что это комплекс многоэтажных круглых башен, что их – 28, что каждая высотка насчитывает по 28 этажей. Всё тут так или иначе связано с этой цифрой – двадцать восемь. 28 секторов на этаже, 28 человек в секторе, 28 дежурных в холле. Каждый сектор принимал нас на 28 дней. Единственное отхождение от этой числовой зависимости – количество смен от отпуска до отпуска. Их двенадцать. Странно, но, в конце концов, любая система имеет право на необъяснимые отступления от правил.
У каждого из нас на руке часы. Самые разные по цвету и форме. Отличается и материал, и крутость: находятся личности, хронометры которых переливаются яркими цветными лампочками, издают мелодичные звуки или механическими голосами предупреждают владельцев об окончании 28-дневной смены. При входе в новый сектор обладателям электронных часов меняют батарейку, тем, у кого на запястье механический счётчик времени, предлагают пройти беглый технический осмотр. Я всегда отказываюсь передавать часы в чужие руки. К тому же они не такие, как у других, и не требуют вмешательства со стороны. Я прекрасно справляюсь с их починкой самостоятельно. Да и не доверяю я, если честно, мастерам, обучавшимся всего-навсего 28 дней – где им за это время постичь все тонкости науки!
Кто-то требует замены часов у каждой последующей двери, кто-то – вроде меня – не расстаётся с одними всю жизнь.
Сейчас мне чуть больше 20 таймеровских циклов, но когда-то 28 дней я пробыл подростком на побегушках, поэтому о работе дежурных знаю многое.
Они ходят одетыми в чёрные брюки, белые рубашки и малиновые жилетки. На ногах ботинки под цвет брюк. На руках – особенные переходящие часы. Когда жителей ведут по лестницам и переходам Таймера, на экране хронометра загораются поворотники, в кабине лифта – номер этажа, на этаже – номер сектора, где необходимо оставить сопровождаемого таймерца.
Обязанности дежурного несложны: проводи постояльца до нового сектора, прими того, кто придёт следом, запиши в журнал, проставь палочки, пересчитав дни пребывания в секторе остальных жильцов, занеси завтрак-обед-ужин жителям в положенное время. В свободные минуты валяйся в постели – благо они тут же, у входов в сектора, играй в игры с другими дежурными, отжимайся, качай пресс. Одна беда – наш мир так велик, что иногда сопровождение таймерца до места жительства отнимает много времени, и выспаться, как следует, не удаётся. Впрочем, эта проблема ничтожно мала в сравнении с холодом, который испытывают переселенцы, ведь их ведут голыми, забирать одежду из прежнего сектора запрещено. Приходит срок, когда и дежурные лишаются рабочей формы и обнажёнными уходят к другому месту проживания, где приступают к иным обязанностям.
Приняв пост, я примерил чужую, ещё не остывшую форму. Словно пообнимался с предшественником. Его тепло доживало последние мгновения в рукавах и штанинах, смешивалось с моим и как-то странно роднило с человеком, с которым я даже не успел познакомиться. Конечно, и тепло и ощущение развеялись моментально, одежда пропиталась моим запахом, я привык к ней, но после – по истечении 28 дней – отдал. Мой последователь вряд ли был столь же сентиментален, как я. Он натянул брюки, швырнул рубашку и жилетку на спинку кровати и завалился спать.
